Ермак. Война: Война. Интервенция. Революция
Шрифт:
Как же трудно находиться на корабле под огнем противника, зная, что от тебя ничего не зависит и остается положиться только на Бога. Пока корабль шел на прорыв, я молился и Богу, и святым, а перед глазами проносились лица дорогих мне людей. Никогда еще не чувствовал себя таким беззащитным, и, главное, ничего не мог поделать.
А матросы без всякой бронезащиты отвечали огнем из двух сорокасемимиллиметровок, мичман Селезнев готовился выпустить из минного аппарата торпеду, как только позволит дистанция. И все это под поющими вокруг осколками.
Вскоре
Вот японский трехдюймовый снаряд прилетел в корму, разметав артиллерийский расчет нашей сорокасемимиллиметровки и заставив ее замолчать. Следующий снаряд через пару минут разорвался, попав во вторую трубу миноносца. Осколки, пробивая палубу и корпус корабля, разлетелись по сторонам. Один из них повредил главный паропровод, и «Лейтенант Бураков» начал терять ход.
Из люка в машинное отделение на палубу с дикими криками вывалился матрос, закрывший лицо ладонями, которые на глазах становились красными и покрывались огромными волдырями.
– Тимофей Васильевич, вы мне обещали исполнить песню не хуже, чем про «Варяг», – взгляд Панферова, который он бросил на меня, был с какой-то сумашедшинкой. – Мы, конечно, не крейсер, но тоже кое-что можем. Ну-ка, Миша, дай-ка мне штурвал, а сам дуй к Селезневу. Передашь господину мичману, что у него будет только один выстрел, и он не должен промахнуться.
Миноносец сделал резкий поворот и пошел в атаку на пытавшийся перерезать курс японский истребитель.
Панферов, кидая корабль то вправо, то влево, сбивая противнику прицел, во все горло запел-заорал:
Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает!Миноносец хоть и терял ход, но шел еще около тридцати узлов. Я приник к смотровой щели, глядя на то, как начал быстро приближаться борт вражеского истребителя, с которого зачастили шестифунтовые скорострелки Гочкиса. Один из снарядов пробил металл рубки как раз между мною и Панферовым, но не взорвался, а вылетел в открытую дверь.
Открыв глаза, которые успел зажмурить, почувствовав удар снаряда в рубку, увидел пенный след торпеды, устремившейся к японскому миноносцу, до которого оставалась пара кабельтовых, и уже можно было различить лица матросов противника.
Панферов резко переложил штурвал, и корабль, застонав своим склепанным корпусом, начал отворачивать от «Икадзучи», или как его там. Не успели мы окончательно отвернуть, как раздался взрыв, и японский истребитель, потеряв корму, еще несколько секунд шел вперед, постепенно задирая нос все выше и выше.
Под наши громкие крики «ура» корабль противника булькнул на дно, а мы, постепенно теряя ход, вернулись на прежний курс. Два других японских
– Видимо, не придется услышать вашу новую песню, Тимофей Васильевич. Еще минут пятнадцать-десять, и они нас догонят, если выдержим такой ход, или накроют попаданием. К тому же нам даже ответить нечем. Орудие на корме разбито. Если только развернуться и на таран идти. Лучше уж в бою погибнуть. Тем более у нас в трюме на баке еще запасная самоходная мина есть, да и орудие там цело.
– Согласен, Константин Александрович. Мне в плен попадаться никак нельзя. Слишком много я знаю, а японцы умеют пытать. Уже успел во Владивостоке убедиться в этом, – я достал из кобуры пистолет и передернул затвор.
Панферов недоуменно посмотрел на меня.
– Это страховка. Если не буду уверен, что таран получится, то застрелюсь.
– Понятно, – командир корабля тяжело вздохнул. – Тимофей Васильевич, позовите мичмана Селезнева, а то Мишка куда-то пропал. Я Семену Владимировичу должен отдать несколько распоряжений, перед тем как ляжем на обратный курс.
– Хорошо, Константин Александрович, – с этими словами я вышел из рубки.
Интервенция
Пролог
Я вышел из рубки и глубоко вздохнул. Мимо пробегал матрос, которого я окликнул:
– Братец, мичмана Селезнёва к командиру быстро. И рулевого Мишку – не знаю, как его фамилия – также в рубку.
– Слушаюсь, вашвысокобродь. Только Мишку убило, но я кондуктора Силыча позову, он за штурвалом стоять сможет. – С этими словами матрос убежал.
Я же, посмотрев за корму, увидел, что два японских истребителя приблизились так, что их низкие силуэты можно было уже рассмотреть без оптики.
«Мили полторы, а то и меньше осталось. Кажется, минут пятнадцать, и моя жизнь в этом мире закончится». – Про этот мир я подумал, не разделяя его на этот и тот свет.
Так уж получилось, что моя матрица сознания или душа гвардии подполковника спецназа ГРУ Аленина Тимофея Васильевича каким-то образом пятнадцать лет назад перенеслась из две тысячи восемнадцатого года в одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмой год в тело четырнадцатилетнего казачонка Тимохи Аленина из станицы Черняева Амурского казачьего войска.
За эти пятнадцать лет много чего произошло со мной в этом мире. Если заполнять анкету, то я теперь Тимофей Васильевич Аленин-Зейский, подполковник Генерального штаба, флигель-адъютант и начальник Аналитического центра при российском императоре. Семейное положение – женат, причём на дочери генерала от инфантерии Беневского. Недавно стал отцом.
Здесь, в Бохайском море, оказался из-за личного приказа императора Николая II встретиться с командующим Бэйянской армией генералом Юань Шикаем, который, вернее всего, готовит военный переворот в империи Цин.