Ермак
Шрифт:
— Сладко слушать, да горько кушать! Половецкую волю, вишь, вспомнил, а сам-то разве Сары? Он кто? Азман? Чига? Куман? Что он об нас озаботился! Ему, вишь, Русь не надобна! А где он был, когда все Старое поле на Русь подалось? Истинно Господь говорил: горе тем, кто соблазняет малых сих! Ну-ко казаков сбаламутил, они свою станицу, родову свою, на посулы его променяли, атамана бросили...
Ермак торопливо сошел в землянку. Тут на теплой лежанке-камне, хитро придуманном дымоходе, что шел от печи, лежал старый Кумылга.
— Не убивайте его, — произнес он по-кыпчакски. — Не лейте казачью кровь на мать-землю. Пусть не будет братоубийства.
— Шадра не казак! — сказал Ермак.
— Казак! — не согласился Кумылга. — Казак.
— Он не нашей крови, он пришлый! — сказал Букан.
— Что же вы не изгнали его раньше? Или когда он сражался рядом с вами, он был казаком, а теперь перестал...
— Да не больно он и сражался!
— Что же вы смотрели и не изгоняли его?.. Теперь
поздно. Если вы затеете смуту и распрю, то в ее огне
сгорят последние сыны степи и наша кровь падет на землю.
И народ исчезает. Скоро останется только наше имя. Но наши внуки останутся здесь, пусть в них будет хоть одна капелька нашей крови. Она скажется. Она прорастет. Если же вы начнете бойню, то прежде всего истребите друг друга. Тогда придут другие народы и заселят эти места. Как мы когда-то пришли и заселили пустующие земли, где до нас жили, может быть, сотни народов, не оставившие даже имен. У рек, у гор имена остались, а людей, бывших до нас, нет! Ничего от них не осталось. Где Великая Скуфь, где Алания, где Хазария? Где Кумания? Где Русь? То государство, что носит это имя, совсем другое.
Старик попросил пить. Ему подали в чашке, но губы уже не слушались.
— Я ухожу... — прошептал он. — Держитесь друг за друга. Не осуждайте тех, кто предался соблазну, — они опомнятся. Не убивайте Шадру — он несчастный..
Старик вдруг приподнялся на локтях и сказал, глядя поверх голов Ермака и Букана:
— Кто ты? Как имя твое? Тенгри? Христос? Я иду...
У землянки заголосили женщины. Ермак и Букан закрыли старому Кумылге глаза, стянули гашником руки на груди. Поцеловали холодеющий сухой лоб и, вышедши из землянки, цыкнули на баб:
— Идите голосить в другое место! Ишь, завыли!
От стругов поспешил писменный ярыжка с псалтырем под мышкой. Вскоре его мерный тенорок зазвучал над умершим.
— Ну, что делать будем? — спросил Ермак.
— Я тебе не говорил! — ответил Букан. — Шадра и у тебя отары да табуны отогнал.
— Так! — сказал, стукнув себя по колену кулаком, атаман. — Так. Стало быть, одно к одному. И куда же он их повел?
— Известно, на Низ. Как раз с неделю назад мои вернулись, так что ты их уже не нагонишь.
— А как он пойдет? — спросил Ермак.
— Я думаю, кумылженские
— Ясно, не нагоним. Как нагонять-то — коней нет! А мы и нагонять не станем. Главное ведь что? Главное, его на Круг не пропустить! А то он весь Дон взбаламутит и ногаев наведет!
— Может.
— Собирай казаков. Всех хоперцев, бузулукцев, с Медведицы всех! И выметай всю нечисть, что осталась, на Низы, а сам иди вдоль Чира к Дону. А я сплавлюсь вниз по Дону — быстрее будет — и перейму его либо у Чира, либо где... Давай, жги эти Гребни.
— Да нет никаких Гребней! — сказал Букан.
Он городка не ставит, а мотается по степи. Зимой в горы откочевывает, в кумыки, а летом акромя шатров ничего не имеет.
— Сколь у него людей?
— Да с полтыщи будет.
— Ого! Ну, спускайся по Чиру и жди меня там.
Гребли днем и ночью! Было не до воспоминаний, даже когда пронеслись, не заходя, мимо Качалинского юрта, на изгибе Дона у поворота на юго-запад. Проскочили впадение Чира в Дон. Ермак собрал атаманов на совет:
— Чего делать станем? Здесь ждать или на Низ идти?
— На Низ! — сказал Гаврила Иванов. — Откуда ты знаешь, что он по Чиру пойдет? Может, он по какой другой реке сплавится.
Погнали ниже, оставляя засады для досмотра во всех видимых местах, где мог выплыть на стругах в Дон Шадра.
Выплыли к устью Северского Донца. Ермак рассчитал, что ежели Шадра и переправится через Дон, то на месте старой переправы, где стояли половецкие вежи, а на противоположном берегу Дона были загоны для коней. Дальше он мог спуститься и не по Чиру, а по Калитве. Полноводными реками, загодя перетащив туда тайно струги.
Кумылженский скот погнать не на Низ, а в Польшу, а самому спуститься из Калитвы в Северский Донец и сразу оказаться на Кругу. Затаясь в плавнях, казаки выслали дозоры на лодках по Донцу и по Дону. Ермак спустился в струге до самого Азова. Шадра еще не подходил.
Пролетели томительные несколько дней. Казаки злились, словно ожидая турка или татарина. Вот ведь как устроен человек: и свой становится хуже врага. Проплывали мимо отдельные ватажки казаков с Волги, с Яика — тоже спешили на Круг. Среди них были разговоры и о Шадре. Но ермаковские казаки держали языки за зубами и, кого ждут в плавнях, не сказывали.
Несколько лет Шадра баламутил казаков рассказами о казачьем государстве! И у него было много сторонников.
— Да какое государство, — говорил Ермак, — когда мы хлеба не сеем и пороха не трем!