Ермак
Шрифт:
Ермак на секунду обернулся, поймал глазами Мещеряка.
— Матвей! Всех посечь до одного! — и ринулся за Омаром Гази.
…Конь турка был стремителен, однако Ермак потихоньку настигал лейтенанта янычар. Тот доскакал до высокого и крутого пригорка и остановился, прикрытый им, снял с седла свитой аркан, приготовился…
Едва Ермак вылетел на видимое место, взметнулся аркан, упал ему на плечи, сдернул с лошади. Турок с победным визгом бросил коня вперед, поволок Ермака по траве. К счастью, атаман не выронил сабли, изловчился и рубанул
…Сакка-баша уже скакал с поднятой саблей к Ермаку. Но и лошадь Ермака летела к своему хозяину Умный конь сообразил, что хозяин не успеет сесть в седло, проскочил мимо. Кони, ударившись грудью, взвились, турок вылетел из седла, выронил оружие, но тут же поднял его, повернулся навстречу Ермаку?
— Где Кольцо, с-собака? — выдохнул Ермак.
— Теперь он мой невольник. Я отослал его к себе домой в Константинополь.
Опять зазвенела сталь. Ермак достал до другого плеча турка. Тот выронил саблю, упал на одно колено, зажал рану рукой. Ермак подошел к нему, толкнул, тот упал на спину. Ермак наступил ногой на грудь, стал медленно поднимать саблю.
— Пощади, атаман! — взвизгнул сакка-баша. — Даруй мне жизнь… и я верну тебе твоего друга. Я напишу письмо отцу… он отпустит атамана Кольцо. А я до той поры буду твоим пленником.
Ермак опустил саблю.
— Верить-то тебе…
— Клянусь аллахом! Ведь моя жизнь будет в твоих руках.
— Ладно… — Ермак поднял с земли саблю турка, пошел к своему коню.
Предводитель янычар встал, пошатываясь, сделал шаг, другой. И вдруг выхватил из-за широкого пояса спрятанный там маленький кинжал, прыгнул как кошка на Ермака. Атаман успел лишь обернуться да выставить вперед, как пику, саблю. Турок напоролся на нее, смертельно закричал и, выронив кинжал, упал.
Когда глаза Омара Гази остекленели, Ермак медленно опустился на землю.
— Эх, Ваня, Ваня, удалая голова…
Конь Ермака терся мордой о его плечо…
Сын боярский Дмитрий Непейцин следил, как слуга укладывает вещи в возок, а стрельцы готовятся к отъезду, когда появился Ермак, ведя в поводу своего коня.
— Погодил бы ехать… татары с турками повсюду рыскают.
— Служба царская, брат, — вздохнул Непейцин. — А либо ордынцы, либо турки тут всегда рыскают. Так ответишь ли на милостивое царевое приглашение?
— Я б ответил… да казаки как? Захотят ли с вольных служивыми стать? Круг собрать надо.
— Ну ин собирай. А я к другим атаманам покуда съезжу…
Ермак потянул коня дальше… Привязывает его к кормушке и тут видит — рядом вместе с другими казаками чистит своего коня мальчишка-гонец.
— A-а, неслух! Как звать?
— Ванька Черкас Александров.
— Видал, как ты с турком дрался, хвалю. В славного казака вырастешь. А за ослух… что против приказу в драку полез, на три дня в железа тебя сажу.
Ермак подсыпал коню овса, а когда обернулся, увидел мальчишка, уткнув лицо в рыжий бок коня, рыдает.
— Это ты что? За наказанье обиделся?
— Батьку с маткой… и дедку — всех седни враги-то посекли.
Ермак прижал голову мальчишки к себе, погладил по голове.
— Осиротел, значит?..
Мальчишка лишь сильнее зарыдал.
— Я, однако, в Ливонию с казачками своими скоро пойду… Литва там да шведы сильно Руси грозят. Пойдешь со мной?
— Ага… ага, — мотнул головой Черкас.
— Ну и добро, сынок. Добро. А за ослух — все одно садись в железа.
На роскошной кровати в прозрачных одеждах возлежала на подушках ослепительно красивая женщина лет 30, а возле нее стоял на коленях в ночном колпаке седобородый турок и униженно говорил:
— Я окружил тебя роскошью… дал тебе в служанки русскую невольницу, как ты захотела. Почему ты со мной так холодна, так жестока, Алима?
Мало что осталось у этой женщины от прежней Алены — разве что светло-голубые глаза до русый цвет волос. Но теперь они не были заплетены в косы, а рассыпались по плечам и сильно подрезаны.
— Ты стар, Урхан Гази, — сказала она.
— Да, я не молод. Но рядом с тобой я чувствую себя юношей. Когда я смотрю на тебя — моя кровь закипает. Я сказочно богат, Алима, я все положу к твоим ногам. — Он припал к ее руке. — Полюби меня!
Она выдернула руку, встала с постели, подошла к окну, выходящему в сад.
— Неблагодарная дрянь! — завизжал старик, вскакивая. — Я дорого заплатил за тебя! Но я сгною тебя в темнице!
Константинопольский залив Золотой Рог, сверкающий под утренним солнцем, был полон самых различных парусных и весельных судов.
Алена, одетая в роскошные турецкие одежды, сидела на террасе дворца и пустыми глазами смотрела на суда. Перед ней стоял столик с фруктами и восточными сладостями.
По боковой мраморной лестнице торопливо вбежала на террасу ее служанка, о которой недавно говорил старый ювелир, поклонилась Алене по-восточному.
— Госпожа… — выдохнула она, глянув по сторонам. — Алена!!! Что я узнала-то!
Алена вскинула крутые брови.
— Вот то белое судно… с веслами и парусами, что с краю от всех…
— Ну?
— Оно нашему хозяину принадлежит. А гребцы на нем все русские… И среди них донской атаман какой-то… По кличке Ванька Кольцо, что ли.
— Ванька… Кольцо? — вновь пошевелила бровями Алена, наморщила лоб. Замелькали у нее в сознании обрывки далекого… Вот Ермолай деревянными вилами отбивается от наседающих казаков с саблями. Кольцо изумленно смотрит на неравную битву… Вот казаки заламывают Ермолаю руки, сама Алена, рыдая, падает на камни. «И девку эту повязать!» — кричит бородатый предводитель казаков по имени Сысой. Вяжут руки и Алене. «А за компанию — и Ваньку Кольцо!» — орет Сысой. «Меня? За что?!» — Кольцо схватил было саблю. «Сполнять!» — К Кольцу подскочили сразу четверо, заломили руки…