Ермак
Шрифт:
— Ой, Марьюшка, — радостно вырвалось у Ермака. — С неба ты свалилась, что ли?
Татарка приложила палец к губам, поставила на пол большую чашку с бараниной и, усевшись против Ермака, с лаской стала смотреть на него.
— Ешь… — тихо сказала она.
— Откуда взялась? — с изумлением спросил казак.
Татарка хитро улыбнулась:
— Потом узнаешь… Волю пришла тебе добыть!
— Ох, воля! — глубоко вздохнул Ермак и в порыве благодарности погладил женщине плечо. Зазвенели кедолы, Зелембека пугливо оглянулась:
— Тише… ешь скорее…
— Ну, спасибо! — сказал он. — В первый раз ноне сыт. А коли подсобишь с волей, то, вот бог святой, век буду помнить!
— Не тоскуй, уведу отсюда!
Глаза Ермака радостно блестнули.
— Ах, ты добрая душа! Когда ж то сбудется?
— Скоро! — ответила татарка. — Ход потайной тут есть, — она махнула рукой в дальний угол подвала. — Ты не торопись, а то худо будет. — Схватив с пола миску, женщина подмигнула Ермаку, затем скользнула в темный угол и, легко прошумев, исчезла.
На другой день наступило ненастье. Над Азовом все время клубились тяжелые мрачные тучи, лил обильный беспрестанный дождь, и море яростной волной кидалось на берег. На сером камне, под косыми струями дождя, сидел поп Савелий и пристально, будто что различая, смотрел в мутную даль. Встретившись взглядом с Ермака, расстрига радостно сказал:
— Эко, буйное, как ревет на нехристей! Ну, казак, веселись, — на Руси ноне праздник! Прознал я, что запорожские чайки налетели на турские галеры, побили и пожгли их, а море доканало нашего ворога! Один Касим-паша только и выплыл из беды. — Савва вскочил, повел веселыми глазами и топнул ногой:
— Эх, теперь бы плясовую! Эх, жги-говори! — но, взглянув на мрачную охрану, угомонился. — Что только будет ноне? От горести, чего доброго, басурмане секим башку нам устоят. Ух, черти бритоголовые! Ты, Ермак, не унывай, мы еще походим по земле!
Радость охватила и Ермака. Он засмеялся, поднял скованные руки и погрозил ими в сторону моря.
— Вот вам турки! Погодите, то ли еще будет, когда снова придете на Дон!
В этот день не довелось работать. Турки погалдели, погалдели и погнали пленников в узилища. В суматохе, видимо забыли о Ермаке и не принесли поесть. Но он не думал о еде — метался от стены к стене, трогал и поднимал плиту от тайного входа и ждал татарку.
Спустя много времени она снова появилась в подвале.
— Ну вот и я, казак! — Зюлембека держала узелок в руке и улыбалась. — Заждался? В самую пору бежать. Непогодь, ночь… Иди за мной!
— А кедолы? — горестно вспомнил казак.
— Погоди, я сам! — потянулся к напильнику Ермак. — Ах, ты моя добрая…
— Молчи! На руках я сниму… — прошептала Зюлембека и заработала напильником. Трудно ей было, но все же руки у Ермака скоро стали свободными.
— А теперь дай-ка я! — схватил Ермак напильник и вмиг снял кедолы с ног.
— Ну вот и все! —
— Не бойся, не бойся! — ободряла казака Зюлембека.
— А чего мне бояться? — весело ответил Ермак, пробираясь на коленях по тесному длинному лазу. — Семи смертям не бывать, а одной не миновать! Снова лаз расширился и они оказались в галерее, одетой заплесневелым камнем. Под ногами хлюпала вода, но откуда-то тянула струйка свежего воздуха. Ермак шумно вздохнул.
Женщина долго прислушивалась, но кругом царило ничем не нарушаемое глубокое безмолвие. Потом снова заторопилась. Вот показался мутный свет, и они вышли в огромное подземелье, придавленное грузными сводами. Ермак нащупал бочку.
— Торопись, тут страшно, — прошептала татарка.
«Бочки? Неужто те самые, что катали с галер? Зелье!» — думал Ермак. Внезапно о поскользнулся и ушибся об острый край. Зюлембека прильнула к нему, взволновано огладила ладонями его бородатое лицо:
— Больно? Потерпи, теперь скоро…
Но время тянулось… С трудом добрались они до нового тайного лаза. Татарка схватила Ермака за руку и прошептала:
— Вот и конец!
Она тихонько сдвинула плиту, свежий ветер пахнул в лицо, и горячая радость охватила пленника. Вслед за женщиной он выбрался в густые кусты ивняка и оглянулся: сквозь рваные тучи светила луна, мокрый ветер шумел и сбрасывал с кустов и деревьев дождевые капли.
— Придет туча и тогда торопись! — сказала женщина. Она прижалась к плечу Ермака, погладила его руку. Ермак крепко обнял ее.
— Спасибо, Марьюшка, — назвал он Зюлембеку русским именем. — Век не забуду твоей послуги! — И вдруг спохватился, спросил: — А как же ты? Айда со мной!
Она печально повела головой:
— Нет, мне нельзя… Здешняя я… татарка. А станичников помню… жалели!..
— Ну, как знаешь, — вздохнул Ермак, — и то сказать: для каждого своя сторонушка родней всего!
— Прощай.
— Прощай, добрая душа! — ответил Ермак и еще раз на прощание обнял татарку.
«Что ж, так и уйти, не отблагодарив супостатов? — спросил себя Ермак, едва за женщиной перестали шуметь кусты. — Нет, надо вернуться к зелью…»
Он быстро достал из узла трут и кремень с кресалом и уполз обратно в тайный лаз…
Погода разгулялась, и луна уже щедро озаряла азовские крепостные стены и башни, когда Ермак вылез из подвала. На берегу перекликались сторожа, а из-за Дона доносилось ржанье кобылиц.
Ермак подождал набежавшего облачка и скользнул в ров, к Дону. Вот и река! Он погрузился в парную воду и поплыл…
На другом берегу Ермак долго лежал — отдыхал и ждал… И вдруг над Азов-крепостью блеснули молнии и раз за разом загрохотали могучие взрывы. Они потрясли и землю, и воздух, и воды Дона, который вдруг кинулся на берег. Потом грохот стих, и утренний ветер донес до Ермакам приглушенные крики: