Эротические истории пенджабских вдов

Джасвал Бали Каур

Она дождалась, пока Минди и Ранджит скроются внутри, и закурила. Тротуар блестел от дождя, мимо пробегали люди, их разговоры и смех сливались с шумом транспорта. Никки нащупала телефон и отдернула руку. «Даже не думай ему звонить», — велела она себе. И затушив докуренную только до половины сигарету, вошла в ресторан.

За столиком официант предложил заказать напитки.

— Не распить ли нам бутылочку вина? — сказала Никки.

Минди быстро покосилась на Ранджита.

— Я вино не буду, спасибо, — ответила она.

— Ранджит? — спросила Никки.

— Я не пью.

— А!

Правильно. Тогда, по-видимому, вся бутылка окажется в моем распоряжении, — официант был единственным, кто широко улыбнулся. — Это шутка, ребята, — усмехнулась Никки. — Я буду только газированную воду, спасибо.

— Можешь заказать себе бокал, если хочешь, — смилостивилась сестра.

— Все в порядке, — ответила Никки, и ей показалось, что плечи Минди чуть расслабились от облегчения.

* * *

По дороге домой сестры не говорили о Ранджите. Никки терпеливо ждала, когда Минди поинтересуется ее мнением. Когда они вошли в дом и поднялись по лестнице в свои спальни, Никки бросила сумку на кровать и последовала за Минди в ванную.

— Могу я хоть ненадолго уединиться? — проговорила Минди, стирая макияж.

— Ты не спросила, что я о нем думаю.

— Мне и не нужно знать, — ответила Минди. Закрыв оба глаза, она провела по векам салфеткой.

— А как же потребность получить мое одобрение?

— Если честно, мне просто не хочется спрашивать.

— Почему?

— Ты почти не разговаривала, после того как принесли еду. Ранджит пытался узнать тебя получше, а ты давала односложные ответы.

— Мне не о чем говорить с такими парнями.

— С какими «такими»?

— Сама знаешь.

— Нет уж, просвети меня, пожалуйста.

— Он кажется довольно консервативным.

— И что в этом плохого?

Никки долго разглядывала сестру.

— Он каждый раз будет чувствовать себя неуютно, если мне захочется выпить? И морщить нос, когда от меня несет табаком? Я чувствовала себя беспутной младшей сестрицей — из тех, кто портит репутацию семьи!

— Ранджит работает над собой, — сказала Минди. — Он вырос в традиционной семье. И слегка обалдел, когда я сообщила ему, что ты барменша и живешь над пабом.

— Он знает о моей роли в истории с рассказами?

— Да.

— И как отреагировал?

— Ему было не по себе.

— Ну надо же!

— Но Ранджит постепенно меняет свое мнение. Он так заботится обо мне, что хочет усвоить более широкие взгляды. Просто это займет у него какое-то время.

— Зачем быть с тем, кто только начал работать над собой? Ты можешь найти того, кто уже добился определенного прогресса.

— Традиционное воспитание имеет и свои плюсы. Ранджит ориентирован на семью и почтителен. Никки, ты вечно твердишь о зашоренности окружающих, а сама считаешь, что существует только один способ жить и влюбляться. Любой, кто не похож на тебя, делает это неправильно.

— Вовсе нет! — запротестовала Никки.

Минди, бросив салфетку в мусорное ведро, протиснулась в дверь, чуть сдвинув сестру, вошла в ее спальню и, схватив с комода письмо, взмахнула им в воздухе. Никки, пытаясь отобрать свою

корреспонденцию, сердито воскликнула:

— Какого черта, Минди?

— Я его выброшу.

— Отдай!

— Не знаю, что там написано и от кого оно, но это письмо явно сводит тебя с ума.

— Оно тут совершенно ни при чем…

— Тебя что-то тревожит, и я прекрасно вижу: письмо имеет к этому прямое отношение. Каждый раз, когда оно попадается тебе на глаза, у тебя становится такой же несчастный вид, как сейчас, — словно ты через секунду заткнешь уши и начнешь петь «ля-ля-ля», пока тебя не оставят в покое. Читай, или я его выброшу!

Минди бросила письмо на кровать и ушла в свою спальню, плотно закрыв за собой дверь. Никки была слишком ошеломлена, чтобы что-то крикнуть ей вслед. Она села на кровать. По потолку медленно скользил свет фар проезжавшей мимо дома машины. Было слышно, как Минди бродит по комнате.

— Мин?

— Что?

— Ничего.

Минди промолчала. Затем до Никки донеслось:

— Дура.

Никки усмехнулась, придвинулась к стенке, разделявшей их комнаты, и со всей силы ударила в нее пяткой. Минди ответила тем же — совсем как в детстве. Несколько секунд в комнате сестры было тихо, после чего раздался ее голос:

— Привет!

— Да? — спросила Никки.

— Еще не спишь?

Слащавый тон Минди свидетельствовал, что она обращается не к Никки. Послышалось сдавленное хихиканье. Сестра говорила по телефону с Ранджитом. Никки уже занесла было ногу, намереваясь в последний раз стукнуть по стене, но передумала. Вместо этого она взяла с покрывала конверт, глубоко вздохнула и вскрыла его.

Дорогая Никки!

Надежды, что ты будешь читать это письмо, не ощущая обиды и отвращения ко мне, у меня нет. Я тебе врал, хотя в любой момент мог рассказать о своем браке и разводе, но предпочитал все скрывать, потому что боялся предстать перед тобой в невыгодном свете. Ведь, по всеобщему мнению, этот распавшийся брак — на моей совести. Это моя персональная катастрофа. Свидетельство несостоятельности в качестве взрослого человека — ничтожество, подвел и опозорил семью! Я пытался убедить в этом себя.

Но мне хочется кое-что тебе объяснить; сама решай, будешь читать дальше или нет.

Несколько лет назад, когда, окончив университет, я начал работать, от меня ожидали немедленной женитьбы — родители настаивали: старший сын должен был стать примером для младших. Не успевал я вечером переступить порог дома, как мама с папой звали меня в кабинет и показывали лучшие брачные объявления, тщательно отобранные ими на индийских сайтах.

Полагая, что у меня еще есть время, я под разными предлогами избегал встреч с потенциальными невестами — мне хотелось пожить свободно, прежде чем остепениться. Но родители считали иначе. Начались ссоры, и в конце концов я съехал. Потом у мамы обнаружили рак. Ей пришлось пройти через изматывающие диагностические процедуры и курсы химиотерапии. На меня снова начали давить — папа, тетушки, дядюшки и даже мои младшие братья и сестры, которым хотелось праздника, чтобы немного отвлечься. Посыл был кристально ясен: женись и подари больной матери хоть немного душевного покоя.