ESCAPE. Изгой
Шрифт:
– Да, давай, а то еще пойдешь жаловаться… – В этой шутке была доля правды. Не до конца доверяя Джереми, я не был уверен в том, что он не пересылает наш диалог Бобу для пущего веселья.
Промозглая погода заставляла Германа ежиться. Он то и дело пытался вглядеться в мутное стекло небольшого окошка в боковой стенке экипажа, но крупные капли беспощадно смазывали обзор. Вступившая в свои права осень все пуще врывалась в кабину потоками холодного ветра, и услужливый кучер вновь обратился к Ангелине откуда-то сверху:
– Мадам, может,
– Нет! – в очередной раз протестовала она. – Упаси боже, оставить нас без воздуха, наедине с заразой!
Валериан рассмеялся и, слегка наклонившись вперед, переглянулся с замерзающим братом.
– Мама, да нет здесь отца, чтоб так волноваться о проветриваниях! Скорее Герман сляжет от того, что его тощая тушка промерзнет.
– В следующий раз, Вэл… – ехидно ухмыльнулся старший. – Последую твоему примеру и съем вторую порцию за обедом.
– Бери отцовскую, когда готовить будет твоя ненаглядная Мари! Никто кроме тебя ее стряпню отведать не решается, – не отставал мальчишка, задорно перекидывая свои светлые локоны со лба.
Мать схватила отпрысков за плечи, плотно прилегающие к ней с обеих сторон, и горячо зашептала:
– Немедленно прекратите так себя вести, оба! От мистера Бодрийяра вам бы уже досталось на орехи!
Валериан позволил себе тихо прыснуть и спешно отвернулся. Герман виновато улыбнулся матери и погладил ее по руке.
– Не переживайте, мама, – успокаивающе проговорил худощавый юноша. – Его действительно здесь нет.
И нерадивой супруге, и похожему на нее ребенку в этом доме доставалось поровну. Эти обстоятельства особенно роднили Ангелину с чадом и порождали множество общих секретов, о которых было принято говорить только наедине.
За исключением разве что няни Мари, которая помогала миссис Бодрийяр растить мальчиков и любила их как своих собственных.
Сельские пейзажи сменялись городскими. Центр пребывал в своем расцвете: в каждую поездку, в уже хорошо знакомых окрестностях, можно было заметить новые продовольственные лавки, ателье и парикмахерские. Среди каскадов серых зданий виднелись и вывески новых аптек: такие мелкие закутки едва ли можно было отнести к конкурентам дела всей жизни Бодрийяров, но и они беспокоили Николаса, который лицезрел их ежедневно, добираясь до работы тем же путем. Каждого из начинающих он знал по именам, наведывался к ним в гости и нередко, в открытую, намекал домашним, что после его визита – некогда, быстро набирающее обороты дело новичка будет закрыто.
Роль аптечного ревизора, хоть и была обоснована наследием деда Бодрийяра старшего – Джека (которого причисляли к родоначальникам фармацевтического предпринимательства), все еще вызывала громкие сомнения у местных. Ходили слухи, что Николас прибегает к не самым чистоплотным методам убеждения, когда приходит к коллегам. Впрочем, о таких байках отец рассказывал семье с громким смехом, приговаривая, что «зеваки готовы разнести любую сплетню, только бы очернить его добросовестный многолетний труд». Сыновьям неоднократно говорили, что те должны быть благодарны богу за свое честное происхождение, и сомнений в том, что родитель положил все силы на то, чтобы растить потомство в достатке, не оставалось.
Ангелина спорить с супругом не осмеливалась. Приняв фамилию мужа, она смиренно
Тем временем аптекари в центральной лавке принимались за работу еще раньше. Провизоры и их ученики – готовили микстуры, толкли порошки и обкатывали пилюли по заказам больных еще с ночи для того, чтобы предоставить необходимые лекарства посетителям в начале рабочего дня.
За монополией Бодрийяров стоял объемный труд большого количества человек, каждый из которых работал в фармации уже несколько лет и нередко передавал свою должность в прибыльном месте из поколения в поколение. Миссия любого сотрудника в деле была давно понятна и определена заранее, а введение Валериана и Германа в трудоемкий процесс было лишь вопросом времени и их взросления.
Кучер притормозил лошадь, как только кэб достиг промышленного района. Компания рослых мужчин перетаскивала груду ящиков через дорогу, перегораживая путь прохожим и транспорту.
Сверху послышался стук.
– Мадам, придется постоять, – голос учтивого кэбмена звучал утомленно. Казалось, он и сам был не рад непредвиденным задержкам в пути. – Да прикройте носы! Здесь только занавес и поможет, а вы его опускать не желаете.
Ангелина словно по команде начала нервно ощупывать пояс платья в поисках платка:
– Миазмы! Валериан, Герман, немедленно прикройте лица!
Сыновья переглянулись – по обочинам улицы клоками собирался неестественно белесый туман, но никакими зловониями он не сопровождался.
– Мама, да это просто дым! Ничего в нем нет. Давайте опустим это полотно, и все тут, – беспечно протестовал младший.
– Сию минуту прикройся!
Голос матери звучал надрывно. Она тряслась всем телом, продолжая искать заветный кусочек ткани, тем самым практически вытесняя детей из кабины. Вэл, изрядно напуганный таким поведением родительницы, поспешил спрятать нос в жесткую ткань жакета на сгибе локтя. Когда платок все же был обнаружен, женщина спешно закрыла лицо старшему сыну, а сама уткнулась в плечо его плаща, зажмурившись так, словно в тумане прятался по меньшей мере ядовитый монстр.
– Миазмы… – я усмехнулся, стартуя запись нового голосового сообщения. Рассказ Джереми прервался из-за рабочей встречи, и я решил, что могу, наконец, оставить свой комментарий. – Миазмы – это то, что я чувствую сейчас от соседа снизу. Он жарит лук, и запах поднимается сюда. Вот это миазмы! Вся общага из них состоит. А вообще, если они так боялись заболеть, то почему же действительно не могли прикрыть эту карету? Ничего я не понял.
Я поднялся с кровати, все еще чувствуя слабость в ногах, которая привычно настигала меня после очередного рабочего марафона. Когда «Исповедь» была достроена, все игры разума отошли на второй план, и мое здоровье значительно улучшилось. Но правильно выстраивать свою нагрузку на квестовом производстве я так и не научился.