Еще кусочек! Как взять под контроль зверский аппетит и перестать постоянно думать о том, что пожевать
Шрифт:
Особенно нелегко Эндрю приходится в аптеке и мелких магазинчиках: если ему удается пройти мимо прилавка со сладостями, не поддавшись соблазну, то на кассе снова приходится прятать от них свой взгляд. Эндрю берет шоколадку, затем кладет назад, потом берет опять, и так снова и снова. Иногда ему удается одержать победу и выйти из магазина, так и не купив сладостей, а иногда нет. Если покупка все же совершена, он зачастую испытывает такое презрение к себе, что выбрасывает половину содержимого упаковки в мусорное ведро, а затем быстро съедает оставшееся.
Весь
Однако любая победа над собой оказывается мимолетной, и мысли о еде продолжают его терзать. «Я разговариваю сам с собой, – объясняет он. – Я спрашиваю себя, что буду есть на обед, что если проголодаюсь к трем, что на ужин, и надеюсь, что это будет какая-нибудь вкуснятина».
В удачный день, максимально себя сдерживая, Эндрю съедает порядка 1500 калорий – именно столько ему нужно потреблять каждый день, чтобы похудеть. Но на следующий же день он запросто может слопать все 5000 калорий. Он редко понимает, когда нужно остановиться, и недоумевает, как людям удается не быть помешанными на еде.
«Мне проще понять террористов-смертников, чем тех, кто не думает о еде постоянно», – говорит он на полном серьезе.
Любимая еда Эндрю – пицца, и стоит ему учуять ее манящий запах, как он тут же забывает обо всем на свете. «Я только и думаю, что об этой пицце, – признается он. – Мало что может меня увлечь так же. Говорю тебе, еда со мной разговаривает. Любая еда.
Готов поспорить, что, когда человек, страдающий от игорной зависимости, заходит в казино, он со смирением признает, что сейчас все проиграет. Думаю, от этой мысли ему становится грустно, однако это одновременно поднимает ему настроение. Со мной точно так же – время словно останавливается, когда я захожу в пиццерию. Время замирает, я оказываюсь вне времени, я словно покидаю свое тело.
Я стараюсь не думать о последствиях своих действий. Нет ничего, кроме меня и этой пиццы. Только я и она. Вот что я чувствую».
Я никоим образом не планировал мучить Эндрю, когда положил перед ним упаковку M&M’s и спросил, что он при этом чувствует.
– Они чертовски сбивают меня с толку, – признался он.
– Тебе стало бы лучше, если бы ты их съел? – поинтересовался я.
Эндрю сказал, что от первого драже испытал бы невероятный кайф, однако с каждым следующим драже, отправленным в рот, ему бы становилось все хуже и хуже. «Больше, чем 10–15 драже, – это явно перебор. У меня возникает ощущение, будто сахар прожигает в желудке дыру».
Тем не менее, он продолжил бы есть.
Я уловил в рассказе Эндрю нотки ненависти к себе. «Хуже некуда, когда кто-то видит, как я покупаю M&M’s», – признался он. Расплатившись на кассе, он тут же засовывает упаковку поглубже в карман в надежде, что никто не заметит.
– Я толстяк, – сказал он. –
– Что ты чувствуешь после того, как все съешь?
– Я говорю себе: «Опять я не сдержался, опять я съел лишние 240 калорий, в которых не было необходимости». Проблема в том, что никакой здравый смысл не поможет преодолеть соблазн, когда видишь эти красивые аппетитные драже.
Ничто на свете не обладает подобной властью над Эндрю – человеком, который привык сам управлять своей жизнью. «Какие-то неодушевленные предметы меня контролируют», – говорит он с отвращением в голосе.
Эндрю прекрасно понимает, что еда служит ему своего рода наградой. «Она добавляет жизни красок», – говорит он, признавая, что еда притягивает его, обещая утешить, подбодрить, успокоить, сделать счастливым и добавить радости в серые будни.
– Америка, – говорит он, – превратилась в гастрономический аттракцион… в ярмарку вкуснейших жирных, соленых, сладких и, главное, доступных и дешевых удовольствий. Разве можно пойти в парк аттракционов и не прокатиться на них? Они яркие и разноцветные, веселые и забавные. Они гудят и свистят. Конечно, захочется прокатиться. Конечно, захочется принять участие в этом веселье и потратить деньги на это развлечение.
– Тебе становится лучше, когда ты ешь? – спросил я.
– Самое странное в постоянном переедании – совершенная иррациональность, потому что приятные ощущения длятся лишь мгновения, – объяснил он. – Ты в любой момент можешь их получить, однако этому быстро приходит конец.
Это классическое описание того, как работает система вознаграждения нашего организма. «Приятные ощущения мимолетны, однако именно это и подкрепляет подобное поведение, – объяснил я. – Они непродолжительны, поэтому и хочется повторять это действие снова и снова».
Я спросил у Эндрю, понимает ли он, почему теряет контроль.
Для него это было полной загадкой. «Понятия не имею», – ответил он. Ему очень хотелось понять, почему еда обладает над ним такой сильной властью.
«У тебя выработался условный рефлекс на еду и сигналы, которые о ней напоминают, – объяснил я. – Они захватывают твое внимание, заставляя чувствовать предвкушение, из-за чего и нарастает желание».
Мне хотелось, чтобы Эндрю осознал, что во многих людях заложено такое же отношение к пище, как и у него, и они так же запросто могут потерять контроль над собой.
Пищевая промышленность добилась невероятных успехов в разработке продуктов, которые притягивают внимание людей вроде Эндрю.
Производители продуктов питания, технологи пищевого производства и владельцы ресторанов может и не до конца понимают научную подоплеку аппетитности и притягательности их еды, однако они прекрасно знают, что сахар, жир и соль продают себя сами.
Эндрю один из тех, кто попал под прицел современной пищевой промышленности, став для нее невероятно легкой добычей.