Еще не вечер (сборник)
Шрифт:
– Тебе виднее, – Орлов чуть было не сказал: мол, береги себя, но лишь хмыкнул, удивляясь собственной сентиментальности. – Ладно, звони.
– Слушаюсь! – гаркнул Гуров, положил трубку и выскочил из номера.
Компания поджидала его у гостиницы. Все, кроме Кружнева, улыбались. Гуров взглянул на свой балкон и понял, что перебраться с него на открытую веранду ресторана не составляло никакого труда.
– Лев Иванович, – сказал Артеменко, – используешь служебное положение, арестовываешь соперников.
– Ох, Владимир Никитович, кто о чем, а вы все о женщинах, – отшутился Гуров. – Мы с Таней прошлой ночью отношения выяснили, и она
– Сначала подвесила тебе дулю за левое ухо. – Кружнев указал пальцем. – Правильно сделала, чтобы руки не распускал.
– Ну-ка, похвастайся! – Артеменко взял Гурова за плечи, повернул. – Ничего, раны украшают воинов, – и рассмеялся.
«Дорогой, ты совершил последнюю ошибку, теперь я тебя быстро спеленаю», – подумал Гуров и хлопнул Артеменко по плечу.
Беззаботно перешучиваясь, они шли по набережной вдоль моря, решая наболевший вопрос, где обедать, и клялись, что в ресторан гостиницы не пойдут никогда, даже Кружнев томно улыбался, восхищаясь своей находчивостью, тем, как он сумел подколоть самоуверенного милиционера.
Никто на земле, кроме человека, не обладает чувством юмора, но уж по умению лгать и притворяться он даст всем сто очков вперед. Шесть человек шутили, смеялись, болтали безалаберную чушь, и ни один не проболтался, не сказал, о чем думает. Поистине природа создала совершенно уникальное произведение.
Майя думала о том, что жить дальше так нельзя, и не потому, что торговать красивым телом и бессмертной душой безнравственно и стыдно, просто однообразие и скука заели. «Володьку увольняю, точнее, отправляю в глубокий запас. Никто еще от работы не умирал, и я не подохну. Не возьмут тренером, начну действительно работать инструктором, поступлю в инфизкульт на заочный. Одета, обута, здоровье – слава Богу, выберу мужика попроще, рожу сына». Она даже в глубине души не признавалась, что большеротая Верка своим появлением на экране, простым бабьим счастьем будто перебила Майе хребет. «На стадионе не была тысячу лет, – думала она, – как там мои подружки-старушки? Как живут, чем занимаются, о чем болтают? К отцу с матерью надо заглянуть, не по-людски живу. Сегодня прощальная гастроль, завтра улетаю…»
Танины мысли были короче и проще. Как убедить подполковника, что он ошибается – Толик никогда не нападет в темноте и сзади, не ударит человека по затылку. Все мужики, и знаменитый сыщик не исключение, самоуверенные и самовлюбленные повелители. Он решил, он сказал, значит, тут и истина в последней инстанции. Артеменко ему не подходит, бегать и прыгать, видите ли, он староват и стиль не его. Старый козел еще молодому фору даст. И он явный финансист и единственный из всех может иметь отношение к миллионным делам. И шишку на голове подполковника разглядывал с таким фальшивым интересом, только мужик мужика столь наивно может обманывать. Им бы у нас учиться и учиться, а они поучают.
Майор с подполковником заумью страдают, женщин следует слушать, они вас рожают и всю жизнь умнее. А этот – Таня взглянула на улыбающегося Гурова – весь из себя гордый и высоконравственный, ночью в лоб поцеловал, будто покойницу. Так ему и поверили, что, кроме жены, все остальные бабы для него лишь друзья-товарищи. «Ох, нехорошо думаю, – Таня через силу улыбнулась, – бабские у меня мысли, стыдно. И ничего стыдного нет, нравится человек, что поделать?»
Когда Зинич разговаривал с чертом из подземелья – так Толик называл про себя Юрия Петровича, – то пугался. Ворошить связанные с «заповедником» старые дела совершенно ни к чему, кроме девки-психопатки многое может выплыть. Молодой Толик был, неопытный, только следователь таких слов и не знает, поинтересуется лишь: совершеннолетний или нет. И точка. Тоже закон придумали: ум человека годами измерять. Один сопли еще не подобрал, уже все соображает, другому жизнь плешь уже проест, а он внуков учит, что надо всегда говорить правду и жить гордо.
Сейчас Толику вроде бы бояться нечего, запер его в номере московский сыщик, так это шуточки. Когда у него будет что серьезное, Толика в другом месте запрут, где балконов нет, а на окнах железные намордники. Поскорее бы они все разъехались, а он своими дамами занялся. Противно, конечно, и не больно денежно, однако безопасно.
Кружнев шел чуть в стороне от компании, а поглядывал на всех с чувством превосходства и размышлял о смысле бытия. «Ну к чему мне убивать этого прибитого молью донжуана? Благодетеля я и так за горло возьму, за ним грехов на полный круг ада хватит. Меня на сегодняшний день в рай не пустят, а я и не рвусь, там скучно. Володьку Артеменко жизнь, как и меня, видно, не баловала, седой совсем, подсасывает втихую, словно грудняк соску. Можно вечером к нему в номер войти и в бутылку, что стоит у него на полочке в туалете, капнуть. Володя либо перед сном глотнет, либо утром во время бритья. А я при чем? У меня всегда стопроцентное алиби».
Кружнев взглянул на Гурова с ненавистью, вот уж кого прибрать следует, тоже мне, супермен-победитель, ни горя у него, ни забот.
Он вынул из кармана ватный шарик, в котором была спрятана капсула с ядом, осторожно подбросил. Чего стоит жизнь? И вспомнились слова известной песни, которую пел в кинофильме Олег Даль: «Есть только миг между прошлым и будущим…»
Артеменко шел между Майей и Таней, поддерживая светский разговор, и вспоминал свою встречу с Юрием Петровичем.
– Держи, недоумок, – шеф протянул через стол стограммовый шкалик коньяку, – брось после ужина парню в карман. Вечером не заметит, утром найдет, думаешь, он с похмелья вспомнит, как у него шкалик оказался? Платком его протри, Володя. Достаточно того, что ты в одном месте свою визитную карточку оставил. Я такие дела проворачиваю, ты один пустяк сделать не можешь, хочешь все иметь и ничем не рисковать.
Артеменко молча взял шкалик, завернул в платок, убрал в карман.
– Люблю я тебя, – Юрий Петрович вздохнул, – а может быть, просто привык. Так мы свои привычки любим больше всего на свете. Ты смотри по ошибке сам не хлебни, отдашь Богу душу раньше времени.
Артеменко понять последней фразы не мог, и Юрий Петрович рассмеялся:
– Я пошел. Хвоста за тобой нет, я уверен, что милицейский дружок твой Володю Артеменко ни в чем не подозревает, действуй спокойно. Да, капсулу, что у тебя осталась, в туалет выброси. Яд хранить опасно, не убьет сегодня, обязательно убьет завтра.
Артеменко не знал, что капсулы с ядом у него уже второй день нет.
Артеменко рассказывал девушкам давно забытый анекдот и нащупывал в кармане шкалик: как бы его вместе с платком не вытряхнуть. Толик шел чуть впереди, ни куртки, ни пиджака он не носил, брюки в обтяжку, в задний карман шкалик не сунешь. Хорошо Петровичу у пульта дистанционного управления сидеть и командовать.
– Володя! – Майя сжала ему локоть. – Когда рассказываешь анекдот, полагается не хмуриться, а смеяться.