Еще один шанс. Часть 1.
Шрифт:
Пашка нахмурился и раздраженно заерзал в кресле. Куда-либо отпускать "С глаз долой и из сердца вон" любимую девушку, тем более на обучение к какому-либо озабоченному, слюнявому, патлатому, как он считал "воятелю-живописцу-натурщику", ему сильно не хотелось.
Рязанцев чувствуя недовольство компаньона, ухмыльнулся, подпер рукой подбородок, после чего снова углубился в поиски кандидата.
– Так, этот не пойдет - молод "есчо", - Он с сосредоточением листал очередное справочное творение.
– А этот, наоборот уже два года как "коньки отбросил".
– Алексей что-то посчитал в уме. Позагибал пальцы на руке. Глубоко вздохнул. Покачал подбородком. Переговорив с кем-то наедине, выдал ответ.
– Ну да, точно! Ровно восемьсот двенадцать
– После чего вновь продолжил рассматривать какие-то таблицы.
– Этот только ложки с горшками умет раскрашивать, - А этот, ещё при жизни был признан психом и полным неодекватом...
– Внезапно искатель хмыкнул и развернул книгу в сторону собеседника.
– Ты только посмотри, какой интересный экземпляр! Просто красавчик и сердцеед!
– Путник показал рисунок крупного, брутального человека похожего на Гошу Куценко.
– Жил и творил как раз в то время. Звали Симон Таратохин. Имел задатки стать талантливым иконописцем. Один из первых начал уделять внимания стройности описываемых силуэтов, изысканности и плавности линий. Да, - Синеглазый лектор потерев лоб, добавил.
– Тут в сносках пишут, что несколько раз был женат и имел более двенадцати детей!
Вот, наверное, из-за этого!
– Алексей значительно поднял указательный палец к верху.
– Он так и не стал настоящим профи - мастером своего дела. Но! Если, попытаться всё изменить. Немножко взять и подправить ему биографию. Скажем, вырвать его из окружающей, вредной женской среды - то всё может измениться! Симон одумается, остепениться, и станет талантливым педагогом - наставником. Заведет себе учеников, обучит их и сделает из нашей Варвары настоящий, творческий самородок.
– Издеваешься что ли?
– Пашка резко вскочил с кресла и нервно заходил по комнате.
– Ты, хочешь отправить Варю учиться в Москву, к какому-то, там - Траха-тохину. И всё ради того чтобы он стал известным? И одних поклонниц поменял на других?
– Ревнивиц сморщился и недовольно забурчал себе по нос.
– У него, поди, и так баб было, - как у дурака махорки? Испортит мне девочку. Вскружит ей голову. "Канделябров" на уши понавесит. А потом ищи его с фонарями на том свете. Нет, нам такой учёбы не надо...
– Вот послушай, что про него пишут благодарные потомки: - Алексей не обращая внимания на причитания бравого десантника, продолжал потихоньку подтрунивать над коллегой.
– Таратохин имел реалистичное воображение. В своих работах уделял внимание изысканности талии, миниатюрной выписанности лица, рук.
– Путник задорно приподнял одну бровь и прицокнул языком. После чего выдал свое резюме.
– По-моему нормальный художник. Ученицам должен нравиться. Тебе-то он, чем не угодил?
– Всем!
– прорычал пылкий влюбленный.
– Фамилия не нравиться. Руки кривые. И...
– преподаёт плохо и рисует как курица лапой... Да, и вообще - нет доверия к нему!
– Пехота "сквасившись" посмотрел на Рязанцева.
– Не нравиться он мне и точка!
– Ну, знаешь, "Иван Царевич" - тебе не угодить! Тот слепой, другой кривой, третий детей завел от разных жен... Вот, что!
– Путник возмущенно защелкал пальцами.
– Выбирай сам. Давай, открывай энциклопедию по допетровской Руси и штудируй. А то у меня создается впечатление, что мне заняться нечем, кроме того как искать учителя твоей подруге? Я лучше на кухню пойду - чайку заварю. Сосисок с яйцами, пожарю.
– Она мне не подруга!
– огрызнулся седовласый. Лицо бывшего военного внезапно залила бурая краска. Он смущенно отвел взгляд в сторону.
– Тем более, - вояжер захлопнул книгу и положил её на стол.
– Чего ты тогда "кипятишся"?
– Кстати, Алексей?
– десантник неожиданно остановился и прищурился.
– А почему мы выбираем кандидатов только в Москве? У нас, что появился принцип? Раз уж начали искать лучшего - давай всех смотреть. Вдруг за границей варианты появятся? Голубые...
– там или немощные? Европа всегда такими кренделями славилась!
– В других странах?
– Рязанцев удивленно приподнял бровь.
– Что? Я не ослышался? Ты Варвару за кордон отпустишь?
– Он удивленно заморгал глазами. Заломил руки.
– Я так понимаю, до этого разговора мы даже соседнюю деревню в расчет не брали - расстояние видите ли большое. Люди незнакомые. И про Москву я так - ради смеха заговорил. И вдруг оказывается, мы не шутим, а уже давно ведем серьезный, деловой разговор. И главное...
– готовы отправить нашу подопечную куда угодно - хоть к черту на кулички?
– Путник подавшись внутреннему настроению начал цитировать былинное сказание.
– И ждет её теперь дорога дальняя, в край неведомый...
– на чужбину, к ворогам! Где даже русским духом не пахнет. Как же так, Паша?
– А кто сказал, что она куда-то поедет? К кому-то кто её где-то ждет?
– в этот раз уже Пехота картинно вздернул подбородок и улыбнулся во весь рот. Глаза заблестели от возбуждения. Яркая мысль озарила его голову.
– Дома пусть сидит - под присмотром! Нечего по заграницам мотаться!
– Не понял?
– Алексей вмиг стал серьезным. Выпрямился в кресле. Приготовился внимательно слушать собеседника.
– Так! У нашего влюбленного появился план!
– Он хлопнул в ладоши и интенсивно потер их.
– Давай, майор, объясняй! Вижу, задумал что-то - ужасное и интересное!
***
Ноябрь 1683 года .
Голландия. Небольшой город Дордрехт.
Неприметная т аверна "Утиное яйцо".
Было уже поздно, и солнце давно спряталось за серыми городскими домами. На улицах города опустились вечерние сумерки, стемнело. Однако в наступившей темноте приветливо светились окна таверны, приманивая своими огоньками обычных своих посетителей.
В низеньком, полупустом помещении таверны, сильно закопченном дымом, где на вывеске были грубо намалеваны утка с яйцом, за дальним от барной стойки столом расположились два посетителя. Один из них был высоким, сухощавым с глубоко посаженными глазами пожилым человеком. Он изрядно перепив спиртного, продолжал "изливать" душу неизвестному молодому собеседнику. Старец постоянно вздыхая, с горечью вспоминал далекие, почти забытые эпизоды своей жизни.
– Нет, и ещё раз нет, милый Лекс, ты всё не правильно понял! Боже мой! Иногда мне кажется, что ещё совсем недавно я был таким же, как ты - легкомысленным и ветреным юнцом. Вся моя жизнь состояла из каких-то нереальных, пестрых красок, крутящихся в водовороте происходящих событий. Ведь именно тогда благодаря музе и советам отца я смог постигать искусство прекрасного. Создавать свои чудесные полотна. Получать признание и уважение горожан. А сколько у меня было поклонниц!
Рассказчик глубоко вздохнул. Он отрешенно проследил за грубой походкой полненькой служанки, что пошла к бочонку, чтобы нацедить кружку вина. Оценил её неловкие движения, угловатость фигуры. Непропорционально длинные руки. Старую, неоднократно залатанную одежду. Недовольно шмыгнул носом. Смахнул рукавом слезу.
– А потом появилась она - Карнелия... Любовь, свадьба, воспитание детей, большая часть которых были даже не мои. Постепенно я перестал работать над заказами. Даже за большие деньги. Я остепинился, стал ходить в церковь. Начал заниматься "важными", общественными делами. Думать только об общине, боге и спасении души. Вот тогда-то почитатели моего таланта и изменили мне. Затем меня покинули ученики.
– Рассказчик поднес ладони к лицу и растроганно стал тереть ими виски.
– О, Творец, я не желал такого исхода. Однако всё пришло само собой. И теперь у меня нет сил даже печалиться или радоваться о том, что произошло. Я доволен всем: своей судьбой, прошедщей жизнью, заботой которой окружает меня моя "любимая" жена. Ну, а творчество? Картины?
– Я о них даже не вспоминаю. Наверное, это не мое!