Шрифт:
Он увидел её на берегу реки в разгар пляжного сезона. Она стояла по щиколотку в воде, нежась под солнцем, и едва заметно улыбалась чему-то своему. У него даже дух перехватило — столько грации было в её осанке, а ноги… Ноги могли свести с ума любого. Когда она повернулась и не спеша вышла на берег, прикрывая глаза от яркого света, он даже отвернулся, опасаясь показаться смешным. Вид у него действительно был ошарашенный.
Она присела, разглядывая что-то в траве, склонила голову к плечу, потом выпрямилась и пошла вдоль берега, осторожно ступая по горячему песку. Каждый её жест, каждое движение были
Для него это было слишком. Он был оглушён, растерян, какие-то обрывки мыслей проносились в голове — он уже забыл, зачем попал сюда… и, не найдя ничего лучше, он позорно сбежал, как бежит в панике с поля боя солдат разгромленной армии, теряя оружие, снаряжение и остатки доблести. Он возвращался в город, надеясь в сутолоке шумных улиц спрятаться и хоть немного прийти в себя.
Он отправился прямо в центр, хотя обычно избегал скопления людей и машин. Но сейчас ему нужен был городской шум, чтобы заглушить бессвязные, мечущиеся мысли.
Была свободна скамейка под деревом, недалеко от выхода из метро. Дерево — не старый, но уже чахлый тополь — нещадно сорило пухом, который никуда не улетал, а ложился на тротуар. Ветра не было совсем, и город изнемогал от жары. По улицам спешили раздражённые люди, сигналили в пробках машины, а солнце равнодушно плавило асфальт, который уже начал проминаться под острыми женскими каблучками.
Оказавшись среди привычной бессмысленной суеты большого города, он понемногу начал успокаиваться. Здесь никто никому не нужен, здесь никто ни на кого не обращает внимания — настолько все заняты. Главное — быть чем-нибудь занятым и верить, что это важно. Тогда можно жить, как все; общий темп движения гипнотизирует. Люди в трамвае садятся, встают, компостируют талоны, толкают друг друга локтями, суют под ноги сумки, читают газеты — и искренне верят, что движутся куда-то… неважно, что трамвай идёт по кольцевой.
Понемногу он пришёл в себя. Здесь всё было привычно. Жарко, тесно и привычно. Происшедшее казалось почти миражом, который рано или поздно посещает любого — восхитительный мираж Прекрасной Незнакомки. Наверное, не стоило возвращаться в город, это всё от жары. Нужно было просто искупаться — и мысли пришли бы в норму, говорил он себе, отвлечённо наблюдая за дракой голубей возле горстки просыпанных орехов.
Прошло несколько часов. Солнце зашло за дома, стало немного прохладнее. На улицах зажглись фонари, которые Он не любил за синеватый свет. Он почти уговорил себя, что ничего, собственно, и не произошло, жизнь течёт, как всегда, и вообще — утро вечера мудренее. Он наскоро перекусил, и, засыпая, вспоминал голубей: вот кому спокойно живётся.
Ночь, правда, покоя не принесла. Он несколько раз просыпался, подолгу ворочался, тревожно оглядываясь вокруг… А утром, едва рассвело, опять отправился за город. На знакомом берегу он подошёл к самой воде, прислушиваясь: было ещё совсем тихо, даже жаворонки не проснулись, только река шептала что-то, легонько гладя волнами белый песок. А на песке — он даже вздрогнул — виднелись отпечатки Её ножек. Были, конечно, и другие следы, но эти Он узнал сразу. Он прошёлся по цепочке следов до травы, на которой не осталось отпечатков, вернулся
А когда открыл глаза, она уже стояла у самой воды. Он встрепенулся, досадуя на себя — проспав её появление, он пропустил что-то очень важное. Оставалось немедленно исправить ошибку. Опасаясь, что она исчезнет, пропадёт, растворится, как сон, он бросился к ней — и едва успел остановиться за несколько шагов, вовремя спохватившись, что может напугать её.
— Добрый день, — Он волновался, и ему казалось, что слова прозвучали сдавленно. Он собрался с духом и повторил громче:
— Добрый день!
— Здравствуйте, — она обернулась к нему, и на мгновение ему показалось, что в её глазах промелькнула лёгкая смешинка — словно она давным-давно знала, кто он такой, зачем он здесь и что он скажет в следующую секунду.
— Извините, если я помешал вам…
— Ну что вы, вы мне вовсе не мешаете. Да и ничего важного я тут не делаю, просто отдыхаю. А вы?
— Я, наверное, тоже…
Он вслушивался в звук её голоса, ловил каждое слово и отвечал старательно и немногословно, боясь показаться назойливым. Он проводил её к воде и смотрел, как она вошла в реку по колено, осторожно ступая по речному песку. Сердце сладко замирало в груди, хотелось остановить время — таким прекрасным оказался миг, когда Она обернулась к нему, и солнце отразилось в её глазах…
К вечеру Он осмелел настолько, что решился вымолвить:
— Могу я пригласить Вас поужинать?
— Пригласить? — Она внимательно посмотрела на него. — Пригласить, наверное, можете.
Ему не отказали — и он уже был счастлив. Правда, к предложенному им меню она отнеслась прохладно, и он растерялся.
— Я питаюсь несколько иначе. — Сказала она. — Вы ведь не могли знать заранее. У меня просто своеобразный вкус, не обижайтесь, пожалуйста. В конце концов, дело не в еде, правда? Мы ведь здесь для того, чтобы поболтать — так давайте поболтаем. Я сильно Вас расстроила, да?
Её доброжелательность понемногу сгладила чувство неловкости, хотя он по-прежнему досадовал — надо было догадаться и предоставить ей выбор блюд…
Потихоньку он освоился и уже мог поддерживать разговор, почти не стесняясь. Оказалось, она всю жизнь прожила за городом: здесь был её дом. В город она не стремилась — ей было хорошо и здесь; ему стоило задуматься о том, что живут они совершенно разной жизнью… но, польщённый её вниманием, он заботился только о том, чтобы она не скучала. Вечер пролетел незаметно — она не спеша расспрашивала, он рассказывал и не замечал, что она уже устало прикрывает глаза.
Расстались они затемно. Он выпросил свидание — правда, не на завтра, а через день; у Неё были дела.
Назавтра он обнаружил, что время, оказывается, может тянуться страшно медленно. Казалось, солнце просто перестало двигаться по небу. Он весь день занимался какими-то пустяками, пытаясь не думать о завтрашней встрече — и всё равно не мог думать ни о чём другом.
Они встретились и провели вместе замечательный день, потом ещё один. Теперь рассказывала она — а он слушал, жадно впитывая каждое её слово. Многое из того, что она говорила, было для него откровением — она жила совсем другой жизнью.