Еще одна сказка барда Бидля
Шрифт:
– Сними, - шепчу я, - я хочу чувствовать тебя. Понимаешь?
И он подчиняется, я впервые смотрю на его тело так близко и осознанно - и не могу насмотреться. Прижимаюсь обнаженной кожей к его груди, не могу оторваться, не хочу, чтоб между нами оставались хоть какие-то преграды. А он одним движением, вновь ни о чем не спрашивая, стягивает мои боксеры, я не успеваю даже испугаться, но уже слышу его шепот, сейчас такой срывающийся и жаркий:
– Не бойся, я не буду. Не бойся.
– Разденься, - прошу я, - совсем разденься. Пожалуйста.
И он выполняет и эту мою просьбу. Когда-то я боялся смотреть на его обнаженное тело, хотя
– Иди ко мне, - говорю я. Я сошел с ума, но я не могу не хотеть ощутить его тело так близко от своего, его тепло, его силу.
– Хочешь чувствовать меня, говоришь?
– мурлычет мне прямо в ухо. Змей-искуситель.
– Хочешь меня чувствовать, малыш?
Его тело, сейчас чуть придавившее меня к кровати, его кожа, обжигающая меня, руки, сжимающие меня в объятиях так, что мне не хватает дыхания. И его член, прижимающийся к моему.
Не разжимая объятий, мы перекатываемся так, что я оказываюсь сверху, и его руки уже совершенно беспрепятственно и бесстыдно сжимают мои ягодицы, скользят по спине быстрыми рваными движениями. И он целует меня - в губы, нос, брови, кусает за ухо, скользит языком к ключицам. Вновь подминает меня под себя, смотрит, глаза в глаза, но взгляд у него совершенно безумный.
– Не бойся, - повторяет он хрипло, - я не буду.
А сам начинает двигаться, наши члены прижаты друг к другу, я чувствую его тело, сейчас абсолютно синхронное моему, жар, проникающий через кожу, огонь, наполняющий мои вены. Выгибаюсь и не могу удержать крика, а он обхватывает меня еще плотнее, я уже не понимаю, где его тело, а где мое, и следует за мной.
– Гарри, - шепчет он, - Гарри. Малыш.
Я не могу издать ни звука, я совершенно обессилен, я абсолютно счастлив. Мы не разрываем объятий, перекатываемся на бок, не отрываем друг от друга взгляд, не можем оторваться друг от друга, не хотим разъединять наши тела. Просто хочу смотреть на него, теперь чернота его глаз уже не поглощает меня, она успокаивает - темные воды, абсолютное равновесие.
– Знаешь, - говорю я наконец.
– Мне кажется, мы могли бы и по-взрослому.
Он чуть заметно улыбается, не отпускает меня, перекрещивает руки за моей спиной, я чувствую, как его узкие ладони гладят мои ягодицы и бедра.
– Еще успеем, - шепчет он мне в припухшие губы и нежно целует.
Я будто нежусь на волнах тепла, исходящего от него, закрываю глаза, даже не чувствую, как он накладывает очищающие. И вообще не понимаю, зачем он это делает.
– Потому что слипнемся, - смеется он, - утром это будет уже совсем не так романтично.
– Ага, - соглашаюсь я, - а как же торт?
– Хочешь еще?
– плотоядно шепчет мне в ухо, чуть-чуть прикусывая мочку.
– Хочу, но сил нет, - говорю я уже практически в полусне.
– Спи, - гладит меня по спине, - завтра съешь. Весь?
– Угу, - шепчу я ему в подмышку и проваливаюсь в сон. Наполненный сладостью и горечью - шоколад и коньяк.
* * *
Полиция нравов.
Всю ночь сквозь сон я ощущаю его рядом с собой, мы впервые заснули совершенно обнаженные, я чувствую, как он гладит меня, сонного, когда я начинаю возиться. И утром я уверен, что первое, что я увижу, будут его внимательно смотрящие на меня глаза, или что вот-вот - и он разбудит меня, соню, целуя в висок
И вдруг слышу его шаги! Он выходит из кабинета, в парадной мантии, с какими-то бумагами в руках, замечает, что я проснулся - и вот он уже рядом со мной, наклоняется и целует меня, быстро, жадно, как любовника… И говорит вместо обычного «проснулся?»:
– Гарри, мне надо уехать на пару дней.
– Как уехать?
– он же никогда не оставлял меня надолго, он же знает, что я не могу без него!
– Гарри, - говорит он мне, как маленькому ребенку, - я тоже не хотел бы оставлять тебя тут одного, но сегодня начинаются судебные процессы, через полчаса первое заседание. И оно продлится неизвестно сколько. А завтра еще одно. И вечером мне надо переговорить с Кингсли и еще кое с кем в Министерстве. Так что я останусь в Лондоне. Я вернусь завтра вечером или послезавтра. Скорее всего, послезавтра.
– Я же спать без тебя не могу…
– Я тоже. Я оставлю тебе зелье, хорошо?
У меня, наверное, ужасно расстроенное лицо. Я еще толком не проснулся, моя голова еще переполнена образами прошлой ночи - воспоминаниями о его руках, его теле, о том, как он слизывал с меня эти чертовы розочки из взбитых сливок, о шоколадном вкусе наших поцелуев… Блин, ну почему ему надо уехать именно сегодня? И вчера мне ничего не сказал. Просто побег неверного любовника! Но он не дает мне времени предаваться мрачным мыслям о том, какой я несчастный и покинутый, он протягивает мне уже знакомый пергамент, испещренный пометками - расклад работ на сегодня. А потом еще один - на завтра. И еще один - совершенно пустой и тонкое изящное темно-зеленое перо к нему.
– Вот, смотри, - быстро начинает объяснять он, - эти два пергамента показывают, кого и куда ты должен отправить сегодня и завтра. Не перепутаешь?
Я отрицательно трясу головой.
– А вот этот, пустой, он зачем?
– А этот, Гарри, для того, чтоб ты мог связаться со мной в любое время. Если вдруг что-то изменится, у тебя возникнут вопросы, или же, упаси Мерлин, ты вдруг плохо себя почувствуешь, перегреешься на солнце или промокнешь под дождем, - он улыбается одними уголками губ, - тебе достаточно просто написать. У меня с собой его пара - я тут же тебе отвечу. Договорились?
– Угу, - все еще обиженно отвечаю я.
– Ты мне вчера ничего не сказал…
Он смотрит на меня, и я вижу в его глазах те же воспоминания, что до сих пор обжигают меня.
– Мне очень хотелось накормить тебя тортом…
И вновь поцелуй, на этот раз неспешный, будто с привкусом тех самых сливок и коньяка. А потом он порывисто встает, быстро прощается со мной, еще раз взяв с меня обещание писать обо всем, даже если это не связано с работами в Хоге, напоминает мне, что мне тоже пора вставать, завтракать и на работу, а после обеда надо спать хотя бы час, что нельзя сидеть на солнце, носиться по Хогу до изнеможения…