Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'

Клюкина Ольга Петровна

Царский евнух Гегай ещё раз, прицокивая и шевеля пальцами, с головы до ног оглядел девицу и сказал:

– Я оставляю тебя в своем доме и с сегодняшнего дня прикажу приставить к тебе семь служанок, чтобы они неотступно были при тебе.

– Но зачем мне так много служанок?
– удивилась Эсфирь.

Гегай добродушно рассмеялся, а затем принялся загибать на руке один палец за другим - он был большим любителем порассуждать вслух.

– Я не ошибся, вай, все верно, - сказал он.
– Девиц при тебе должно быть семь - не меньше, и не больше, потому что мы должны чтить священное число. Взять хотя бы лунный месяц, который длится двадцать восемь дней. За это время луна, наше небесное божество,

четыре раза успевает спрятать и снова показать свое лицо, сначала на четверть, потом на половину, затем целиком, пока снова не наступает новолуние, и эти перемены в её священном облике случаются каждые семь дней. Разве не так?

– Все верно, - сказала Эсфирь.
– Но только я спрашивала не о луне, а о служанках.

– Или, может быть, ты не веришь в обожествленное звездное небо, на котором главенствуют семь небесных светил - Солнце, Луна и ещё пять прекрасных божеств, каждому из которых посвящен свой день недели?

Эсфирь ничего не ответила и лишь поглядела на Гегая с нетерпеливым удивлением. Она не привыкла к таким долгим речам издалека, Мардохей всегда прямо отвечал на её вопросы.

– Ты слишком торопишься, всему свое время, - расплылся в улыбке Гегай.
– Я ещё не все сказал тебе о небесных божествах. В честь них в на моей родине, в Вавилоне, воздвигнут храм из ступеней - их тоже семь. Когда придет наш срок уходить в подземное царство мертвых, там мы увидим, что его отделяет от нашего мира ровно семь стен и каждому из нас придется пройти через семь ворот, охраняемых стражами. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, да, мне все это известно, но я спрашивала о служанках.

– Семь великих князей окружают возле трона нашего царя, только семь избранных евнухов могут свободно служить перед его лицом - разве не так? Потому и девиц в услужении у тебя тоже будет семь, и у каждой из них будет своя работа. Так заведено в этом доме - к каждой розочке я приставляю семь трудолюбивых пчелок, и не уклоняюсь от всеобщих законов. Теперь ты поняла, что я хотел тебе сказать?

– О, да, теперь я все поняла, - кивнула Эсфирь, которая, признаться, пока не слишком себе представляла, как отныне будет жить под наблюдением семи пар чужих глаз.
– Но какую же работу будут делать семь моих девиц?

Похоже, Гегай уловил её растерянность и улыбнулся так, что глаза его и вовсе спрятались в щелки тяжелых век.

– Одна девица будет носить перед тобой зеркало, чтобы будущая царская жена могла каждую минуту видеть в нем свое отражение - ведь если ты научишься нравиться сама себе, то точно также будешь приятна и своему мужу, разве не так?
– сказал Гегай.
– Вторая служанка должна махать перед тобой опахалом для того, чтобы тебе никогда не было слишком жарко, потому что нет ничего гибельнее для женской красоты, чем жестокий зной, когда даже лепестки у цветов делаются словно вареные. Третьей служанке положено всегда держать наготове сосуд с родниковой водой, чтобы ты в любую минуту могла утолить жажду или омыть свое лицо. Скажи, вай, а разве может одна служанка управиться и с волосами, и со всеми частями тела, и с лицом будущей царской жены? Тело нужно каждый день умащать благовониями, волосы - промывать, расчесывать и убирать, глаза и брови подкрашивать сурьмой, а щеки натирать ароматными притираниями. Разве может уследить за всем этим одна служанка?

– А душа?
– спросила Эсфирь.
– Кто в твоем доме следит за душой и помыслами царских жен?

– Для красивой жены ничего этого не нужно, - ответил Гегай.
– Пусть мужчины думают о душе, а женщины - о том, чтобы понравится его душе и особенно его глазам. А теперь иди в дом - я прикажу, чтобы тебе отвели лучшую комнату, ты понравилась мне даже больше других дев. Или есть ли у тебя

какая-нибудь ещё просьба, о чем я ещё не знаю? .

– У меня есть одна просьба, - подумав, сказала Эсфирь.
– Я согласна, чтобы каждый день меня неотлучно окружали семь девушек, но я желаю, чтобы все они были чужестранками, по одной пленнице из Сирии, Бактрии, Лидии, Индии, Греции, Египта и Иудеи, и мне неважно, кто из них будет ходить за мной с зеркалом, а кто красить мне брови.

– Но зачем тебе это?
– удивился Гегай.

– Я хочу, чтобы каждая из них говорила со мной на своем природном языке, и тогда за тот год, пока я буду жить в твоем доме, выполняя все положенные для царских жен притирания и умащения, я, между делом, выучу семь разных наречий, и буду понимать семь языков других народов. Кто знает, как дальше сложится моя судьба? Но этот год точно пройдет для меня с пользой и мне хотя бы не будет скучно в твоем доме.

– Ни от кого прежде не слышал я таких речей!
– воскликнул Гегай и от радости даже прихлопнул в ладоши.
– Ведь самое трудное дело для меня занимать моих девиц то музыкой, то новыми нарядами, чтобы они не скучали, но это мне никогда не приходило в голову. Я сделаю для тебя, Эсфирь, то, что ты говоришь!

– И к тому же, если все мои служанки будут разговаривать на разных языках, они не смогут обсуждать меня между собой, что обычно делают все слуги, - добавила Эсфирь.
– Я одна буду понимать каждую из них, и со мной им будет легче всего вести беседы.

– Ты самая мудрая из всех девиц, которые когда-либо жили в моем доме!
– восхитился Гегай.
– Будет тебе семь инозмных служанок, кроме иудейки - не нужно нам во дворце никого из этого народа. Вах, красавица, была бы моя воля, я бы уже сейчас сделал тебя царицей.

"Всему свое время", - могла бы сказать Эсфирь, но она промолчала, склонясь перед царским евнухом, который тоже был повелителем, но только лишь в своем, отдельном доме, а не во всем царстве.

Но в душе Эсфирь расстроилась, что среди её служанок не будет иудейки, с которой они могли бы подолгу разговаривать на родном языке, петь песни, и при этом никто бы не заподозрил её родство.

Перед тем, как отвести приемную дочь во дворец, Мардохей много раз повторил наказ, чтобы Эсфирь никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не сказывала здесь о своем народе, и она обещала ему, хотя слушать такие слова было и печально, и обидно. Даже Мардохей, который произносил их, сильно понижая голос, в эту минуту показался ей чересчур осторожным, робким и даже...

2.

...не самым красивым из мужей...

– О, наша Эсфирь, снова пришел тот, кто и дня не может прожить без твоей красоты, - воскликнула одна из служанок, египтянка, выглядывая в окно. Она так и не научиласьправильно выговоривать незнакомое, трудное имя, и всякий раз обходилась без него.

– Дай знак, что я сейчас выйду к нему, - обрадовалась Эсфирь.

Это означало, что к женскому дому Гегая справиться про её здоровье снова пришел Мардохей, и они смогут несколько минут посидеть в саду наедине, а точнее - под обзором множества любопытных глаз.

Мардохей приходил в женский дом евнуха Гегая каждый вечер всегда в одно и то же время, на закате, и девушки Эсфирь были убеждены, что бедный страж, который привел их госпожу во дворец, настолько полюбил её, что теперь не мог спокойно прожить без неё ни дня.

Даже царский евнух, Гегай, думал точно также и разрешал стражнику несколько минут в день любоваться Эсфирь, зная, что от нежных взглядов женская красота расцветает особенно пышным цветом. Мардохей никому не говорил во дворце, что Эсфирь - его приемная дочь, а ей тоже запретил говорить об этом, и потому встречи их получались загадочными и смешными.