Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'
Шрифт:
"Что это? Что здесь будет? Это и есть Мардохей Иудеянин? Это он? Неужто его сейчас прибьют к древу? Но почему его нарядили по-царски?" слышал Мардохей вокруг себя оживленные переговоры.
"Тише, сейчас узнаем, тише, царские слуги дали знак, чтобы все замолчали! ..."
На площади и впрямь сразу же установилась тишина. Аман сделал шаг вперед и прокричал хрипло, таким голосом, как будто закаркала ворона:
– Знайте, люди! Вот что в нашем царстве делается тому человеку, которого царь хочет отличить своими великими почестями за преданность и верную службу! Царь подарил ему за
И Аман сразу же закашлялся, и согнулся, как будто бы захлебнулся хвалебными словами.
– Слава! Слава Мардохею Иудеянину!
– раздались на площади радостные голоса. Как и подобалает в таких случаях, люди громко кричали и подбрасывали в воздух шапки.
Мардохей по-прежнему смотрел на Уззииля, но тот теперь опустил глаза и смотрел в землю.
И хотя Уззииль, один из немногих не площади, стоял молча, Мардохей как будто бы услышал сейчас его недоуменные мысли: "Мы все скоро будем убиты, а ты теперь почему-то стал заодно с ними, с нашими врагами, и, наверное, они одного тебя за это теперь пощадат. Тебя - и твою дочь, которою ты сделал царицей".
Мардохей растерянно оглянулся на толпу людей и сразу же заметил в ней иудеев, - никто из них не кричал приветственных слов, а многие и вовсе смотрели на него сейчас исподлобья, с открытым осуждением.
"Что же ты наделала, Эсфирь?
– мысленно завопил Мардохей.
– Что ты натворила? Разве об этом я просил тебя? Ты устроила для меня сегодня самую старшную казнь, ещё хуже, чем сделал бы Аман Вугеянин!"
Пользуясь тем, что коня под узцы подхватил кто-то из царских евнухов, Аман, согнувшись, незаметно выскользнул из толпы и побежал домой, закрыв голову. Он даже уже ничего не говорил от злости, лишь только мычал.
А когда Аман все же начал ругаться и пересказывать то, что было на площади, Зерешь так сказала: "Если этот Мардохей, которого ты преследуешь, из племени иудеев, то не сможешь ты его пересилить, а наверняка сам упадешь, потому что с ним Бог живой!"
И гадатели тоже начали говорить Аману, чтобы тот отступился, но тут в дом пришли евнухи царя и стали торопить Амана на...
3.
...пир, что приготовила царица Эсфирь
Это был самый короткий пир в жизни Амана Вугеянина, хотя стол ломился от явств и кувшинов, наполненных пенистым вином. Но как только гости сделали по первому глотку вина, Артаксеркс резким движением отставил кубок в сторону и сказал:
– Какое горькое сегодня вино! Уж не подсыпал ли кто-нибудь в него яда?
Кликните Харбону, - пусть он принесет сегодня своего вина или простой воды. Меня мучает жажда.
– Не заболел ли наш владыка? Или получил неприятное известие? привычно поинтересовался Аман.
– Снова какое-нибудь письмо?
– Да, письмо, - ответил царь.
– Я получил известие ещё об одном заговорщике против трона, и этого негодного человека я собираюсь сегодня казнить.
– Кто же он?
Артаксеркс промолчал, но посмотрел на Амана таким долгим, тяжелым взглядом, что любому другому сделалось бы не по себе, но только не царскому везирю, привыкшему к постоянным колебаниям настроений владыки.
– Я назову его позже, - наконец, проговорил Артаксеркс на редкость усталым голосом.
– Я должен ещё обдумать это известие. Вскоре мне доставят письмо, и я велю зачитать его вслух.
– Тогда я сама назову имя этого негодного человека, - вдруг громко сказала Эсфирь, поднимаясь со скамьи.
– Царь, ты спрашивал, какое мое желание? Я хочу сказать его тебе.
– Говори же, - несколько удивился Артаксеркс, привыкший к тому, что все свои прошения подданные обычно высказывали под конец пиршества.
– Вчера ты сказал, что любая моя просьба, даже если я буду просить до полуцарства, будет тобой исполена...
– Я и теперь не отказываюсь от своих слов. Чего же ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты сохранил мне жизнь. Подари мне мою жизнь и жизнь всему моему народу. Потому что проданы мы, я и мой народ, на истребление, убиение и погибель. Если бы враг наш продал нас в рабы и рабыни, я бы смолчала, хотя и тогда он не возместил бы тебе, мой господин, ущерба. Но он придумал ещё хитрее, как обмануть тебя лживыми словами...
– О ком ты говоришь, Эсфирь? Кто отважился так пойти против меня в своем сердце?
– спросил Артаскеркс, сразу же забыв о том, что запрещал когда-то царице говорить о подобных делах.
– Кто хочет тебя погубить?
– Вот он, наш враг и неприятель - Аман! Вот этот негодный человек! Или ты знаешь кого-то другого? Я нарочно позвала его на пир, чтобы ты увидел его лицо. Вот, кто придумал, как погубить мой народ и державу нашу сделать безлюдой, вот кто строит против тебя тайные козни.
– Ты сказала - мой народ?
– удивленно переспросил Артаксеркс.
– Да, мой господин, потому что я тоже - иудейка. И если начнется великое злодеяние, пусть Аман меня, твою царицу, первой погубит за мою любовь к тебе, и заодно умертвит всех преданных тебе людей. Он задумал сделать великое злодеяние, и нужно остановить его, во что бы то ни стало помешать сотворить такое зло!
Артаксеркс вскочил со своего места, схватился рукой за меч и взглянул на Амана - тот сидел, вжавшись, в скамью и дрожал всем телом, слегка высунув изо рта язык, как нашкодивший пес. Никто в жизни не внушал царю прежде такого отвращения - настолько, что Артаксеркс без сожаления мог бы порубить мечом эту продажную собаку. Но тут же он заметил сгорбленную фигурку Харбоны, который по своему обыкновению стоял возле колонны в обнимку с большим кувшином вина, вспомнил, как тот когда-то молчаливо вытирал кровавую лужу, которая снова и снова натекала на мраморный пол из разрубленного тела Дария, старшего брата.
Артаксеркс зашипел и...выбежал в сад, успев в последнее мгновение побороть припадок ярости.
Аман же, оставшись наедине с царицей, какое-то время вглядывался в её лицо, пытаясь сообразить, как лучше с ней говорить. Но Эсфирь глядела на него с явной неприязнью, а времени было слишком немного, поэтому царский везирь просто упал перед Эсфирь на колени, и принялся лобзать край её платья.
– Самая добрая и милосердная из цариц, - лепетал Аман.
– Никогда прежде не было ни у кого из наших царей более праведной и красивой жены, ты одна такая! Вели, сделай так, чтобы царь сохранил мне жизнь! Разве стал бы я делать все это, если бы знал, что нашацарица - иудейка? Неужто я осмелился бы пойти против лучшей из лучших?