Ешь. Молись. Разводись
Шрифт:
– Мила…
– Арс, не надо.
– Не сопротивляйся, пожалуйста. Я всё равно тебя возьму сегодня.
Ничего себе заявления! Он в этом так уверен?
– Я просто не смогу отпустить, Мила…
Как одна его рука оказывается под платьем, под резинкой тонюсенького чулка, я не знаю, как пальцы другой обхватывают сосок – не знаю. Как губы жадно поглощают мои – не знаю.
Ничего не знаю, просто
Хочу его. Просто хочу.
Без угрызений совести.
Пусть сегодня мне будет плевать.
Сегодня мы в моём городе, сегодня я королева.
– В отель поедешь со мной?
– Поеду. – стону ему в губы. Поеду на край света, глупый, сам не понимаешь?
Понимает он всё, наверняка, ему нравится эта игра.
Только вот я не играю.
Почему-то я нифига не играю.
– Мила… - моё лицо в его ладонях, глаза так близко, в них плещется тепло, море, солнце, нежность, страсть, всего понемногу, - Всё серьёзно, девочка, ты понимаешь, что всё это серьёзно?
Понимаю ли я?
Или мне уже всё равно?
Мне не двадцать лет, мне даже не тридцать.
Я всё очень хорошо понимаю. Я поступаю гадко. Очень гадко. Что бы там ни было у него с женой. Как бы там ни было.
У меня свой персональный котёл в аду. За всё.
Но я готова к нему сейчас. Может потом, завтра, через месяц, через год, через десять я пожалею. Но не сегодня.
Как мне мокро и горячо. Его пальцы там. Давят и гладят. И губы жадные до боли, и горячечный шепот, вырывающиеся из губ тихие, злые слова. Он матерится, и от этого я теку еще сильнее.
«Блядь, блядь, как же с тобой охуенно, сладко, горячо так, где же ты раньше была, девочка Милана?»
Ни хрена я не девочка. Была.
Замужем я была раньше.
В Москве жила.
Была добропорядочной московской девочкой. Женой. Матерью. Верной. Строящей домашний очаг. Видимо, плохо.
Да, плохо. От хороших ведь не сбегают к балеринам?
Или от любых всё-таки сбегают?
Не важно сейчас.
Палец, один, боже как это… второй… мамочки… мы в машине, там водитель, понимаю, что он ничего не слышит, но почему-то это еще сильнее заводит.
Грехопадение в ноль. Полное. На дно.
Боже.
Движения пальцев, такие откровенные, наглые, трет мне промежность, долбится внутрь, кусает за шею, вылизывает. Еще сильнее проникает, глубже. Пошло как, как же это пошло…
Пошло кончить
Но как же сладко.
Боже, Мила, как низко ты пала.
Боже, как это хорошо!
Он стонет мне в ухо, шепчет что-то сбивчиво, неразборчиво. Не могу отдышаться. У меня был оргазм наконец-то. Ноги дрожат. Хорошо мне. Я в нирване. Низ живота словно в сладкой патоке.
– Охренеть…
Да, именно, согласна. Боже.
Арс вытаскивает руку из-под моей юбки. Смотрит. Как кот сметаны налопавшийся. Нахал. Наглец просто. Почему-то как мальчишка сейчас.
Облизывает пальцы. Слизывает с них мой сок, смазку, мой запах.
Краснею. Но это так заводит. Сбивает с ног. Будоражит.
Чужой мужчина. И мой. Сейчас мой.
– Сладкая.
Целуем меня этими губами, делится со мной вкусом моего падения.
Боже.
– Арс…
– Приехали почти. Хочу тебя всю.
Заходим в отель, он молча проводит меня к лифту. Я красная как рак.
Все же понимают куда и зачем мы идём?
Не плевать ли мне? Нет, оказывается не плевать.
Господи.
Я сейчас иду в номер к женатому мужчине, чтобы заниматься с ним сексом.
Это ужасно.
Но я умру, если сейчас нам что-то помешает.
Я люблю его.
Чудовищная правда сбивает с ног. Дура я. Влюбилась. И что дальше?
Ничего.
Дальше будет дальше.
Живём сейчас. Эту секунду живём.
Сожалеть будем потом.
Наверное.
Или не будем.
Боже, можно просто пару часов побыть счастливой, без рефлексии?
А потом…
– Мам, мы поедем в Питер?
– Да.
Глава 32
– Людмила, ты дома? Я вернулся! Уже в Питере. Заехал в супермаркет, надо что-то купить?
– Привет. Да, если можно.
– Можно, список пришлёшь?
– Хорошо, сейчас. Я Максимку купала.
– Я подожду. Не торопись, кофе выпью пока.
– Ты пьёшь много кофе.
– Сегодня это вторая чашка. Жду список.
Сажусь в кафе, кладу телефон на стол.