Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа
Шрифт:
Услыхав слово «сражаться», Азеф сразу же заскучал и хотел уйти. Фишман успокоил:
– Подожди бояться! Неужели ты не устал носить ярмо проклятого самодержавия? Оно, это ярмо, пьет из нас все соки!
Азеф подумал: «Ну, Фишман, из тебя много не пили, вон какую ряшку отожрал!» – и ничего не отвечал. Фишман настаивал:
– Так что вы скажете за это несчастье?
– Я, конечно, скажу, но кто будет кормить моих стариков, если меня в цепях отправят на каторгу?
– Авось не отправят! Сегодня в восемь вечера собираемся у Мееровича, прибегай посмотреть. И приводи Нисана, сына тети Сары.
– Приду! – согласился Азеф, и сердце почему-то
Прокламация для сортира
Собственно говоря, этот кружок вовсе не был собранием серьезных революционеров, и ничего там подрывного не происходило: дело ограничивалось пустой болтовней да раз прочитали какую-то непристойную книжульку «Как поповская жена мужику горизонт показывала», так что все едва не померли от смеха.
Молодым людям хотелось быть смутьянами. По этой причине решили на деле показать ненависть к самодержавию: коллективно составили прокламацию, которую назвали бойко, но не оригинально – «Долой самодержавие!». Каждый из революционеров переписал по три экземпляра и сам же их тайком развесил на заборах и воротах.
Азеф и тут проявил смекалку: свои экземпляры он на всякий случай писал печатными буквами, а потом тщательно разорвал и выбросил в сортир: а то мало ли чего! Листовки сорвали обыватели, а вскоре разнеслась ужасная новость: арестован Нисан! Конечно, можно было надеяться, что он не расскажет о приятелях, но это все равно что надеяться на богатое наследство из Америки.
Азеф боялся страшных российских законов, а еще больше их исполнителей. Он заметался по городу, ища надежного убежища. Такое нашлось в доме Фишмана. Старик сам сходил куда надо, дал денег, сколько надо, и там обещали: «Твоего сына, жидовская морда, пока не тронем!»
Азеф жил в чужом доме, вкусно ел, но это очень тяжело – жить в чужом доме. Азеф сказал себе: «Евно, в России жить можно, но только если тебя не ищет полиция! Гораздо лучше из нее бежать. – И тут же задал вопрос: – А где взять гелд? Денег взять совершенно негде. На свете очень много денег, боюсь, что их такие горы, что страшно представить. Но у меня их нет даже чуть-чуть. Впрочем, если подумать лучше, таки эту задачку я могу решить…»
Математическая голова не подвела своего владельца. Азеф все правильно просчитал. Он познакомился с каким-то купцом из Мариуполя, обвел его вокруг пальца, получил кредит на восемьсот рублей и с помощью этих денег и старого Фишмана выправил заграничный паспорт. Путь на Запад был открыт.
Теперь у Евно Азефа начиналась совершенно новая жизнь.
Набег на Европу
Пиво с сушками
Столь приятное событие – бегство в Германию – произошло весною девяносто второго года.
Беглец разместился в столице герцогства Баденского, курортном местечке Карлсруэ. Здесь были, как положено, старинный замок и Шлоссплац – площадь, от которой во все стороны шли тридцать две улицы. Но главной площадью была Фридрихсплац. В обширном кирпичном здании находились громадная библиотека со ста пятьюдесятью тысячами книг и с хранилищем древних рукописей и, кроме того, театр драмы и оперы, а еще были политехникум и бронзовая пирамида-памятник основателю города маркграфу Карлу.
Азеф поселился в гостинице «Виктория», в самом дешевом номере, возле туалета. Нехороший запах проникал в жилище беглеца, но тот словно не замечал этого неудобства. Азеф усердно принялся за учебу в политехе и стал ежедневно посещать библиотеку. Вечера он весело проводил с молодежью, по разным причинам покинувшей Российскую империю и теперь получавшей заграничное образование. Почти каждый что-то натворил политическое и теперь издали показывал язык охранке.
Тут, среди прочих, были друзья Азефа из Ростова-на-Дону, именно те, что увлекались романтикой революции и которые успели убежать, прежде чем их отправили на тюремные нары.
Каждый вечер приятели собирались в пивнушке, кружками употребляли хмельной напиток и жарко спорили.
Азеф никогда не лез в дебаты, лишь молча пил пиво, если были деньги, да согласно покачивал громадной головой. Его товарищи глотали табачный дым и, перебивая друг друга, размахивали руками и выплевывали гневные слова в адрес проклятого русского самодержавия.
Любитель гимнастики по системе Мюллера Юделевич вдруг сказал:
– Только что я получил коллективное письмо из Ростова-на-Дону. Вот что пишут наши товарищи Дмитрий Фишман и Василий Алабышев: «Самое ужасное, что русский народ в своей массе доволен своим скотским существованием. Все его интересы сводятся лишь к тому, чтобы вкусно жрать и пить водку, а духовных запросов нет никаких. Правда, в интеллигентской среде все больше зреет ненависть к самодержавию, даже учителя гимназии говорят о необходимости свободы и равенства».
Ядовитый Меерович ехидно рассмеялся:
– Евно, тебе тоже, кажется, свобода не нужна. Ты счастлив, когда можешь свое брюхо досыта набить…
Юделевич криво усмехнулся:
– Если брюки продаст, то загул для нас всех устроит!
Тут все грохнули смехом, Азеф же с трудом сдержал себя, чтобы не стукнуть обидчика.
Дело было в том, что брюки и впрямь так износились, обтерхались, что их давно надо было пустить на тряпки, и они уже стали предметом бесконечных насмешек. Вот и теперь Самойлович, изображая юродивого, встал перед Азефом на колени и протянул жалобным голосом:
– Позволь, о, могущественный Крез, в твоих брюках к любимой девушке на свидание сходить, свести ее с ума!
И снова все загоготали, но Азеф оставил и эту насмешку без внимания. Он вынужден был терпеть словесные экзекуции, ибо покажи, что обидные слова его ранят, так товарищи его бы заклевали окончательно. Поэтому Азеф, стараясь сохранять спокойствие, заговорил о другом:
– Теперь, товарищи, поговорим о важнейшем деле – о переводе на русский язык сочинения Каутского «Программа социал-демократической партии». Мне приятно, что на мое предложение охотно откликнулись товарищи Меерович, Петерс, Самойлович, Юделевич и Хуня Гольштейн. Каутского я разбил на фрагменты, и все названные товарищи сдали мне свои переводы. Задерживает нас лишь один – Самойлович. Мы в Германии отпечатаем этот труд и отправим нелегальным транспортом в Россию. Голосуем, все за?
Никто не возражал, все продолжали пить пиво. И в заключение вечера хором исполнили «Дубинушку», которая по какой-то причине считалась ужасно революционной, а затем полюбившуюся песенку «Письмо раввину Шнеерзону»: «У местечку Лядыню, Могилевской губерню, господину раввину, ай-ля-ля-ля-ля-ля! Шнеерзону!..»
Луна стояла высоко в небе. У кого были подруги – пошли на свидание, у кого не было подруг, но водились деньги – пошли в публичный дом. У кого не было ни того ни другого – как у Азефа – отправились в свои углы изучать библию пролетариата – «Капитал» Карла Маркса.