Эшелон

Шкловский Иосиф Самуилович

Сразу же после конференции возникла идея организовать международную конференцию по тому же сюжету. И здесь главным заводилой был Коля. К этому времени мы установили контакт, правда, не с внеземными цивилизациями, а с чешским энтузиастом этого дела доктором Пешеком. Последний предложил место для подобной конференции: один из средневековых чешских замков. Роскошная идея! И мы рьяно взялись за её реализацию. Вопрос был значительно продвинут во время Международного астрономического съезда в Праге в августе 1967 года, где мы встретились с Пешеком. К сожалению, последовавшие вскоре события исключили Чехословакию как место для такой международной конференции. Чехам было «не до того». Когда это стало ясно, решено было устроить конференцию опять в Бюракане. Окончательно об этом договорился Коля с Саганом во время своей командировки в США.

Вторая Бюраканская конференция по существу

была советско-американской. Упирая на комплексный характер предмета конференции, я настаивал на приглашении не одних астрономов и радиофизиков (только последних Коля считал деловыми людьми, остальных – «философами», т. е. трепачами), но и широкого круга гуманитариев. Именно так подошли к проблеме американцы. Наши же так называемые «гуманитарии» выглядели убого и хило.

Организация такой беспрецедентной советско-американской конференции потребовала большого напряжения сил от всех сотрудников Бюраканской обсерватории. Ведь надо было комфортабельно устроить не менее 25 американцев. Не забудем, что это не город, а удалённая обсерватория. Конечно, без Амбарцумяна ничего не было бы сделано.

И вот 4 сентября 1971 года конференция открылась. Думаю, что давно не было более представительного учёного собрания. Я, во всяком случае, ни до ни после ничего похожего не видел. Среди двух дюжин приехавших американцев были два лауреата Нобелевской премии, в том числе Чарлз Таунс, выдающийся физик и астрофизик, вместе с нашими Прохоровым и Басовым разделивший славу открытия лазеров и мазеров. Накануне приезда в Бюракан он сделал необыкновенно важное и эффектное открытие – космические мазеры на водяных парах (длина волны 1,35 см), сопутствующие образованию звёзд из межзвёздной среды. Приехали Саган, Моррисон, Дрейк, широко известные своими пионерскими работами по проблеме внеземных цивилизаций. Были там знаменитые историки (О'Нил), кибернетики (Минский) и даже этнограф профессор Ли. На нём, пожалуй, стоит остановиться немного подробнее. Этот маленький щуплый человечек был, по существу, пионером новой науки, которую с полным правом можно назвать экспериментальной антропологией. Я знаю по меньшей мере два его научных подвига. Полгода он провёл в пустыне Калахари (Намиб) в орде бушменов. Он вёл себя как бушмен, питался теми же ящерицами и прочей гадостью, мёрз холодными ночами и в совершенстве выучил язык и обычаи этих древнейших аборигенов Африки. Ещё более впечатляет другой подвиг: несколько месяцев он провёл в стае свирепых обезьян-бабуинов.

– Главное – это не смотреть матёрым самцам в глаза, – сказал мне этот бесстрашный человек.

Среди американцев обращал на себя внимание и рослый, грузный, казавшийся старше своих лет Оливер. Это самый настоящий миллионер, вице-президент известнейшей фирмы по электронно-вычислительной технике Хьюлетт-Паккард. С ним приключилась трагикомическая история: по пути из Америки в Ереван, кажется, в Лондоне, у него пропал чемодан. Лишённый своего багажа, где у него, естественно, находилось всё необходимое для жизни если не в инопланетной, то, по крайней мере, в социалистической цивилизации, мистер Оливер оказался в сложном положении: у бедняги миллионера не оказалось даже смены белья. Иностранцев поселили, конечно, в роскошной «Армении» – знаменитой интуристовской гостинице в Ереване, то есть в 45 километрах от Бюраканской обсерватории, где с большим комфортом разместили советских участников конференции. Два раза в день – утром и вечером – иностранцам приходилось трястись по горной дороге, что, конечно, не вызывало у них восторга. Как-то раз, после окончания вечернего заседания, иностранные гости, продолжая оживлённую дискуссию, нехотя рассаживались в уже ожидавшие их автобусы. В толпе я увидел Ли, стоявшего несколько в стороне и делавшего мне какие-то знаки. Я подошёл к нему и узнал, что он тайно решил остаться на обсерватории и заночевать здесь – тут ему очень нравится, а утром можно будет полюбоваться Араратом. Я растерянно стал бормотать, что, мол, мест нет и прочее. Он выразительно посмотрел на меня, и я понял нелепость моих отговорок: для человека, ночевавшего со стаей бабуинов, переночевать на кустиках колючей бюраканской травы рядом с куполом башни – раз плюнуть… Утром я пришёл его проведать. Тот попросил у меня зубную пасту, утверждая, что ночь провёл превосходно.

Тем временем в Бюраканской обсерватории (точнее, в её конференц-зале и примыкающих к нему открытых галереях) кипели научные страсти. Один удивительный доклад сменял другой, ещё более впечатляющий. Спорадически вспыхивали жаркие дискуссии. В перерывах и за обедом (который подавался тут же, рядом, – как это трудно было организовать,

да ещё на таком высоком уровне!) учёные баталии не утихали. Молодой, щеголеватый Саган пустил в ход эффектный термин «субъективная вероятность» – речь шла о вероятностных оценках распространённости разумной жизни во Вселенной на основе знаменитой формулы Дрейка.

Вспоминаю живой, увлекательный доклад одного из основоположников CETI (что расшифровывается как «Communication with Extraterrestrial Intelligence») профессора Моррисона. Предмет доклада: как можно по радио передать всю мудрость какой-нибудь (в частности, земной) цивилизации. Оказывается, можно, и не так уж это много займёт времени! Аналогичные расчёты я выполнил ещё до Моррисона в книге «Вселенная, Жизнь, Разум». С большим запасом делается оценка, что всё, написанное людьми, когда-либо жившими на Земле (а это преимущественно всякого рода пустопорожние бумаги, расписки и пр.), можно выразить в двоичном коде 1015 знаками. Радиопередатчик с шириной полосы приблизительно 100 мегагерц, непрерывно работая, может излучить всю эту «разумную» продукцию, включая содержание всех книг, когда-либо напечатанных на каком-нибудь языке, за несколько месяцев! Этот впечатляющий, хотя довольно простой, результат Моррисона был несколько «подмочен» невинным вопросом спокойно-флегматичного Дрейка:

– Как вы думаете, сколько бит информации содержит формула Эйнштейна E =mc2?

Обычно очень находчивый Моррисон несколько растерялся, а собрание разразилось взрывом хохота.

Помню ещё дискуссию, посвящённую «актуальной» проблеме: может ли установление контакта с инопланетянами быть опасным для землян? Наиболее интересным был письменный ответ отсутствовавшего на конференции Сахарова: «Умному и доброму контакт полезен, глупому и злому – вреден».

Я уже говорил, что конференция была удачно организована. Своим вкладом в её успешную работу я, в частности, считаю приглашение в качестве главного синхронного переводчика Боба Белецкого – моего товарища по эшелону Москва-Ашхабад (см. первую новеллу). Никто никогда, ни мы, ни американцы, такого синхронного перевода не слыхали. Он ещё молниеносно, и притом «на оба конца», улучшал текст вопросов и ответов! Можно не сомневаться, что без Боба у нас возникла бы ситуация вавилонского столпотворения. Ещё поражала воображение участников конференции, особенно советских, американская стенотипистка мисс Свенсон. Глядя на её совершенно фантастическую по быстроте и точности работу, мы поняли, что и в секретарском деле может быть высокая поэзия. Итог работы американки был более чем весом: она подготовила всю полную стенограмму, когда конференция ещё не кончилась. Это обеспечило выход тома трудов конференции с непостижимой для нас быстротой.

В положенное время конференция закончилась, и всем стало очень грустно. Не хотелось уезжать из Бюракана, ещё не обо всём договорились, ещё не доспорили и даже не доругались. Горечь близящегося расставания была смягчена только перспективой прощального банкета, который должен был произойти на знаменитом озере Севан.

И вот мы все сидим за огромными банкетными столами. За широкой верандой – красивейшая панорама знаменитого, увы, сильно обмелевшего озера. Совсем близко, на бывшем острове, ставшем теперь полуостровом, виден древний купол монастыря святого Карапета. Среди американских участников заметно оживление: нашёлся чемодан Оливера, по этой причине сам Оливер отсутствует – поехал в Ереванский аэропорт выручать свою ручную кладь. Тамадой единодушно избирается Амбарцумян. Впрочем, все понимают, что он скорее «зиц-тамада» – слишком уж величествен. Поэтому совершенно необходим вице-тамада, и в качестве такового выбирают меня! Полагаю, что это была самая высокая должность, на которую я когда-либо избирался. Это были мои звёздные часы: я – «действующий» тамада такого уникального сборища! Справа от меня сидел лауреат Нобелевской премии сэр Фрэнсис Крик (тот самый, который открыл структуру ДНК), слева сам головной тамада – внук Асатура (папу Амбарцумяна звали Амазасп Асатурович). Кажется, я был в ударе. Приведу два примера.

Во-первых, следуя кавказскому обычаю, я вызвал на тост профессора Ли, потребовав от него, чтобы тост был произнесён… на бушменском языке! И тут окрестный величественный пейзаж огласился ни на что не похожими щелкающими и свистящими звуками – как пояснил антрополог, он пропел сверхдревний первобытный гимн, сопровождающий ритуал коллективного поедания какой-то деликатесной, остродефицитной живности. Впечатление от этого тоста было очень сильным.

В конце банкета я обратился к собравшимся со следующим спичем: