«Если», 1996 № 05
Шрифт:
— Квас затуманивает мозги, — заявил он, глядя мне прямо в глаза и не обращая ни малейшего внимания на фрески, которыми были расписаны все стены в комнате. — Крепкие напитки заставляют людей забывать о намеченных целях.
Вызвав домашника, я спросил юношу:
— Так вы хотите стать похожим на алалоя?
Он затряс головой.
— Я желаю стать алалоем. Полностью.
Я рассмеялся.
— Вы же знаете, что мне это не по силам. Законы вам также известны. С телом вашим я волен делать что угодно, но…
— А Гошеван?
— Гошеван! — воскликнул я. — Ну почему все приходящие ко мне молодые люди обязательно спрашивают про Гошевана? — Тут явился домашник, и я выместил раздражение, громко велев
— Я знаю, что он пожелал того же, чего желаю я. У него была мечта, которая…
— Он был мечтатель, фантазер! Так вы хотите узнать все о Гошеване? Ладно. Я повторю для вас историю, которую рассказываю всем молодым людям, приходящим ко мне в поисках ночных кошмаров. Вам удобно сидеть? Тогда слушайте внимательно…
Домашник принес кипящие напитки в двух огромных, покрытых теплоизоляцией кувшинах, что выдувают на Фосторе, неуклюже разлил темные жидкости в хрупкие мраморные чашечки, и я начал рассказ о Гошеване:
— Жил на Летнем Мире молодой аристократ, которого весьма интересовали древности и старинные книги — некоторые даже говорили, что он побывал на Ксандарии и подкупил библиотекарей, чтобы ему продали часть Киотской коллекции со Старой Земли, — причем интересовали больше, чем управление своими поместьями. Он слыл эрудированным и утверждал, что человеку следует изучать человека, а не то, как вырастить дополнительные пять тонн кофе на той же площади. Настал день, когда жизнь утомила его, и он сказал:
— Мои с-сыновья — жалкие черви, кормящиеся б-больной плотью этой прогнившей цивилизации. Вместе с моими женами они п-плетут против меня интриги и хихикают, когда те жены с-спят с другими мужчинами.
И потому Гошеван продал свои поместья, освободил рабов и сообщил семье, что отныне им всем предстоит зарабатывать себе на жизнь мозолями на руках и напряжением умов. Он оплатил проезд на даргинском звездолете и направился к рубежам освоенного пространства.
Но всем известно, что даргинцы себе на уме, и стоит ли удивляться, что они не предупредили его о смеющихся прудах на Даркмуне? Гошеван ни о чем не подозревал и потому провел два сезона на этой пасмурной, душной и влажной планете, выкашливая кусочки легких, пока хирурги методично вырезали спирулл из его мускулов, потом ждали, присматривались и вырезали вновь.
Поправившись, он нашел фравашийского торговца, согласившегося отвезти его на Йаркону. На Йарконе он обрил себе голову и укутал тело лохмотьями, чтобы пилигримы-хариджаны, с которыми он там сошелся, позволили ему примоститься в уголке перевозящего паломников корабля. Вот таким образом, седой и насквозь пропахший многолетним потом и грязью, он появился в Никогде подобно любому другому ищущему.
Хотя стояла поздняя весна среднезимья и было не по сезону тепло, его оглушил холод и ошеломила яркость нашего города. Он купил, изрядно переплатив, темные очки и лучшие меха шагшая, подбитые шелком. «Улицы здесь из цветного льда», — произнес он изумленно, потому что прежде ему доводилось видеть лед лишь в бокалах с экзотическими напитками. И он изумлялся пурпуру и зелени глиссад и смеющимся детям, которые гонялись друг за дружкой на коньках по оранжевым и желтым дорожкам. Серебристые шпили и башни в это время года покрываются тонкой ледяной корочкой, рассеивающей белый весенний свет, и весь город сверкал и искрился.
— Здесь красиво, — молвил он. — Но это фальшивая красота выдумки и загнивающей цивилизации.
И, кутаясь в зимние меха и ковыляя на только что купленных коньках, побрел по улицам, чтобы проповедовать.
На большой площади возле Хофгартена, где жители Призрачного Города — благородные и простолюдины, гадатели
— Я обращаюсь к тому, что в-внутри каждого из вас. К тому, что м-меньше человека, но также и б-больше его. — И впал в ярость, потому что никто не стал слушать низенького, закутанного в меха провинциала, который заикался и едва стоял на коньках. — Вы п-пилоты, — надрывался он, — вы г-гордость галактики. Вам, чтобы добраться от Симума до Уррадета и дальше, до Джакаранды, нужно меньше времени, чем даргинам на подготовку первого из восемнадцати прыжков с Летнего Мира до Даркмуна. Вы пронзаете Вилт, погрузившись в дебри математики и снов, и говорите себе, что видели нечто вечное и невыразимое словами. Но вы забыли, как наслаждаются видом полевого цветка! Вы даете клятву не обзаводиться семьями и детьми, а потому вы и больше, и меньше, чем мужчины.
Когда же пилоты отвернулись от него, попивая квас и ледяное вино, он заявил историкам и рассказчикам, что они даже понятия не имеют об истинной природе человека. И они, эти надменные профессионалы нашего города, гордо задрали носы и продолжили разговоры о Гее и Новой Земле, словно Гошеван был невидимкой. Тогда он заговорил с программистами и холистами, с инопланетянами с Фраваши и сектантами, называющими себя Друзья Бога, с хариджанами, с погонщиками червей, со свахами и плетельщиками, и наконец преполнившись великой печали и тоски, застегнул свои меха и отправился в самые дебри Гостевого Квартала, где мог заплатить за компанию того, кто его выслушает.
Из-за одиночества, а также из-за того, что многие годы не знал женщины, он нашел себе удовольствие среди шлюх низкого пошиба, которые в те времена красили кожу в малиновый цвет, а тело делали узким и гибким, как у змей. Пытаясь заполнить пустоту в душе, он начал курить тоалаче и в одно прекрасное утро проснулся в постели с четырьмя куртизанками с Джакаранды. Они спросили его, все ли маленькие смуглые мужчины обладают такой потенцией, и посоветовали испробовать радости совокупления с инопланетными друзьями Человека, — радости, по их словам, настолько великие, что мужчине, имевшему дело лишь с женщинами, их невозможно даже вообразить. Гошеван же, ужаснувшись содеянному и позабыв о том, где находится, принялся отчаянно ругаться и орать, а под конец повелел продать куртизанок в рабыни для работы в поле. Он швырнул им мешочек с бриллиантами, прицепил лезвия к ботинкам и два дня катался по глиссадам, пока не пришел в себя.
Тут я прервал рассказ, чтобы наполнить наши чашки. Юноша не сводил с меня настороженного взгляда проницательных карих глаз, наблюдая за каждым моим движением и наверняка мысленно оценивая правдивость моих слов. В комнате было очень тихо и холодно, я ясно слышал его медленное ровное дыхание. Кивнув, он спросил:
— А потом?
— Потом Гошеван принял решение. Видите ли, он надеялся увлечь людей своей мечтой — то есть забраться подальше в нетронутую глушь и вести, как он ее называл, жизнь «человека природы». А модель такой жизни он, конечно же, нашел у алалоев. И когда обнаружил, что не может им подражать, то решил к ним присоединиться.
— Благородное решение, — заметил юноша.
— Решение безумца! — почти выкрикнул я. — Кем были те алалои, которыми он столь восхищался? Мечтателями и безумцами. Были и остались. Они явились на эту планету с первой волной экспансии, когда Старая Земля была еще юной и, как утверждают некоторые, радиоактивной не хуже плутония. Пещерные люди! Они пожелали стать пещерными людьми! Вызвали в своих хромосомах обратные мутации, уничтожили свой корабль и стали жить в замерзших лесах. А теперь пра-пра-пра-правнуки их пра-пра-правнуков охотятся на мамонтов ради мяса и умирают задолго до своей сотой зимы.