«Если», 2006 № 07
Шрифт:
Амонет ни разу не заговаривала с Голеску о той памятной ночи. Это, однако, не помешало ему вообразить, будто ее отношение к нему изменилось в лучшую сторону, что, в свою очередь, приятно грело его самолюбие. Тень беспокойства в ее глазах или странная нерешительность, сквозившая порой в словах и жестах Амонет — все это Голеску подмечал и ничтоже сумняшеся относил на свой счет. В конце концов ему удалось убедить себя в том, что он видит признаки смущения, проявиться которому в полной мере мешает угрюмая, замкнутая натура Амонет.
— Она грезит обо мне днем и ночью, — ковыряя длинной палкой
Эмиль, по обыкновению, не отвечал, рассеянно наблюдая за закипавшей в котелке водой, предназначавшейся для варки его вечерней порции картошки.
Потом из фургона появилась Амонет. Приблизившись к Голеску, она протянула ему листок бумаги.
— Завтра мы подъезжаем к Брашову, — сказала она. — Ты пойдешь в город и купишь все необходимое вот по этому списку.
— Но где я все это найду? — возразил Голеску, проглядев бумагу. — У придворного алхимика? Да я и половины названий не знаю! Разве вот это… — Он поднял голову и посмотрел на Амонет, изо всех сил стараясь не улыбаться. — Шоколад… Какой именно? Сливочный? Молочный? С орехами?
— Нет, — отрезала Амонет, поворачиваясь к нему спиной. — Мне нужен чистый шоколад, без всяких примесей. Посмотрим, удастся ли тебе уговорить кондитера продать столько.
— Гм-гм… — Голеску многозначительно откашлялся, но Амонет уже вернулась в фургон.
Несмотря на то, что Брашов, окруженный высокими средневековыми стенами, был довольно крупным городом, жизнь в котором била ключом, Голеску пришлось побывать в трех аптеках, прежде чем он сумел приобрести все, что хотела Амонет. А вот с шоколадом вышла осечка. Чтобы добыть его, Голеску потребовался почти час, однако, пустив в ход всю свою хитрость и терпение, он сумел убедить помощника кондитера продать ему всего лишь брикет шоколадной массы.
— Можно подумать, я предлагал этому олуху продать государственную тайну, — сказал сам себе Голеску, устало шагая прочь с небольшим полуфунтовым брикетом, завернутым в вощеную бумагу. — Пфуй! Скажу тебе откровенно, старина: сущее расточительство тратить талант и способности такого человека, как ты, на всякие пустяки. В конце концов, я не мальчик, чтобы бегать, высунув язык, и исполнять чьи-то глупые капризы!
Увы, в лагере, куда Голеску вернулся уже под вечер, его ждал отнюдь не теплый прием, на который, как ему казалось, он был вправе рассчитывать. Амонет просто выхватила у него из рук мешок и принялась рыться в нем, пока он стоял перед ней, усталый и запыленный, с ноющими ногами. Найдя сверток с шоколадом, она долго смотрела на него; время от времени по ее телу пробегала какая-то странная дрожь, ноздри слегка раздувались, и Голеску невольно подумал, что Амонет немного похожа на лошадь.
— Я подозреваю, тебе и в голову не пришло приготовить мне что-нибудь на ужин, — проговорил он наконец. — Я угадал?
Амонет еще раз вздрогнула и, подняв голову, смерила Голеску таким взглядом, словно он попросил подать ему жареного младенца под маринадом.
— Нет, нет! — воскликнула она. — Возвращайся в Брашов и поужинай там на каком-нибудь постоялом дворе. А еще лучше, сними на пару дней комнату в гостинице. Сюда вернешься на рассвете третьего дня, не раньше. Завтра и послезавтра я не должна тебя здесь видеть, понял?
— Понял, — с обидой отозвался Голеску. — В таком случае, я заберу деньги и кое-какие вещи, если не возражаешь. Надеюсь, ты не думаешь, будто я тебе не доверяю?
Вместо ответа Амонет круто повернулась на каблуках и, прижимая к груди мешок с покупками, исчезла в фургоне.
Впрочем, шагая по дороге обратно в город, Голеску немного приободрился. У него были деньги, смена одежды, а главное — за ним никто не гнался.
То, что Амонет может уехать, воспользовавшись его отсутствием, Голеску не особенно беспокоило. Странствующие ярмарочные актеры могли демонстрировать свое искусство в ограниченном числе мест, а он вращался среди них достаточно долго и хорошо знал все города и поселки, куда Амонет могла направить свои стопы. Ему оставалось только следовать маршрутами цыган, и тогда рано или поздно он непременно столкнулся бы с Амонет на одной из ярмарок. Правда, она могла оставить свое ремесло странствующей предсказательницы и поселиться где-то в одном месте. В этом случае разыскать ее было бы так же сложно, как найти яйцо в сугробе. Или как чернильницу в погребе. Или как… Почти милю Голеску развлекался тем, что придумывал подходящие сравнения.
В Брашов он вернулся, когда на город уже пали ранние осенние сумерки. Немного побродив по улицам, Голеску остановился перед низкой темной дверью, сколоченной из толстых дубовых досок. Над дверью не было никакой вывески, но этого и не требовалось, ибо идущий из-за двери запах вина и крепких напитков был достаточно красноречив. Голеску толкнул дверь и, низко наклонившись под притолокой, вошел в полутемный зал. Когда его глаза привыкли к полумраку, он увидел то, что ожидал увидеть: низкий закопченный потолок, потемневшие бочки, стойку бара и несколько столиков.
— Большую рюмку шнапса, — сказал Голеску, подходя к стойке, за которой стоял трактирщик с печальным лицом. В зале было немноголюдно, за столиками сидели всего несколько человек. Кто-то подозрительно покосился на Голеску, кто-то не обратил на него никакого внимания. Двое или трое и вовсе не пошевелились: уткнувшись лицом в стол рядом с недопитыми стаканами, они казались мертвыми. Относительно трезвыми были только двое перегонщиков скота, стоявших у самой стойки. Потягивая пиво, они разговаривали о чем-то своем. На всякий случай Голеску улыбнулся всем вместе и никому в отдельности и, бросив на стойку монету, понес свой шнапс к одному из пустующих столиков.
— … Теперь его повсюду ищут, — сказал один гуртовщик другому. — Он продавал людям какое-то снадобье, от которого куры должны были откладывать особенно крупные яйца.
— Кто-нибудь погиб? — спросил второй перегонщик.
— Точно не знаю. Мне рассказывали только, что большинство тварей застрелили, прежде чем они успели кого-то прикончить.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Голеску привстал и повернулся к стойке спиной. Потом он поднес к губам бокал и, случайно подняв глаза, наткнулся на взгляд какого-то человека, сидевшего в дальнем, темном углу.