«Если», 2009 № 04
Шрифт:
Аркадий ШУШПАНОВ
ПРОЗА
Кир БУЛЫЧЁВ
Пленники долга
Одиночество не пугало Павлыша. Одиночество редко пугает, если оно добровольное, если знаешь, когда и как оно кончится. Кораблик Павлыша был тесен. Планетарный катер должен садиться на планеты, и потому большая его часть отведена под топливо для посадочных двигателей, а почти все остальное пространство занято измерительной и контрольной аппаратурой. Так что каютки и пульт управления
После преувеличенной грандиозности «Титана», который мог позволить себе быть грандиозным, потому что ни разу за свою жизнь не спускался ни на одну планету, а гордо парил в открытом космосе, оставляя черную работу на долю челноков и катеров, после его громадных шаров, замысловато соединенных жилами переходов, «Овод» показался Павлышу уютным, словно избушка, огонек которой поманил путника в дремучем лесу.
Видно, те, кому до Павлыша приходилось проводить здесь недели, также относились к «Оводу», как к избушке. И оставили будущему путнику нужные вещи. Павлыш обнаружил в миниатюрной душевой замечательный яблочный шампунь, в ящике стола — потрепанную колоду пасьянсных карт, а в камбузе — дюжину банок пива.
Утром, позавтракав, Павлыш брал диктофон, включал экран, гонял микрофильмы, наговаривал статью, которую уже второй год собирался написать. Он много читал, несколько раз выбирался наружу — просто так, погулять. Можно было убедить себя, что сидишь у порога избушки и любуешься звездами.
Двенадцать дней пути. Две недели на Хроносе. Еще двенадцать дней пути до рандеву с «Титаном». Такой выдался Павлышу отпуск, который официально называется инспекционной поездкой.
Павлыш ощутил беду за два дня по посадки на Хронос. Вообще-то следовало осознать это раньше, но Павлыш, не будучи профессиональным навигатором, слишком доверялся автоматике. «Овод», умный кораблик, должен был доставить его на Хронос без подсказок со стороны несовершенного человеческого мозга.
Планета должна была появиться не только на экране радара, но и в иллюминаторе прямого видения. Планеты не было.
Когда Павлыш убедился в этом, он спросил компьютер корабля: что произошло? Может, неверен курс?
Компьютер сообщил, что курс совершенно верен и что планета требуемой массы, находящаяся на требуемом расстоянии, теоретически существует, однако реально ее нет.
Если бы Павлыш мог допустить, что у компьютеров бывает чувство юмора, он бы засмеялся.
К сожалению, он не мог запросить инструкций с «Титана». Тот шел с околосветовой скоростью, и сигнал достигнет его не скоро.
Милое ощущение безмятежности мгновенно покинуло Павлыша. Одиночество, что обрушилось на него в тот момент, когда пропала планета, было одиночеством особого рода. Оно понятно альпинистам и космонавтам. Ты вдруг превращаешься в беспомощную песчинку, окруженную равнодушным безмолвием, масштабы которого настолько превышают способности человеческих ощущений, что бороться с ним невозможно. А покориться страшно, потому что потеряешь эту песчинку — себя.
Павлыш заподозрил компьютер в логической уловке. С планетой, к которой он подлетал, случилось нечто, выходящее за пределы понимания компьютера. Либо за пределы понимания человека. И тогда, дабы довести свою растерянность до человека, компьютер постарался выразить ее в языковых категориях. И, разумеется, не смог.
Положение усугублялось тем, что Хронос — бродячая планета. Миллионы лет назад в результате неизвестного катаклизма она потеряла свою звезду и стала системой «в себе». Она двигалась в витке Галактики по тем же путям, что и ближайшие к ней звезды. Именно поэтому Хронос был избран для экспериментов Варнавского.
Берем пустую, безжизненную или почти безжизненную планету, события на которой никак не могут отразиться на судьбе других планет, и забрасываем туда группу Варнавского с ее оборудованием.
В ходе подготовки к эксперименту планета лишилась стандартного цифрового кода и получила название Хронос. И это было понятно, потому что Варнавский занимался временем.
Путешествия во времени всегда были излюбленной темой фантастов и утопистов. Темой, выдержавшей испытания научным прогрессом. Фантастика постепенно отступала, теряя позиции и покорно отводя свои легионы. Когда-то давно оказалось, что из пушки на Луну летать не следует, потому что есть другие реальные способы добраться до Луны. Затем Венера потеряла очарование утренней зари, а марсианские каналы и извечная мудрость древних марсиан испарились с первыми же марсианскими станциями. И так шаг за шагом… Везде фантасты отступали, кроме темы времен. И чем упорнее ученые доказывали невозможность хроноэффектов, тем упорнее фантасты описывали машину времени, как будто надеялись изобрести ее сами. Какое бесчисленное множество парадоксов рождали эти сюжеты! Какие философские глубины открывались перед смелыми путешественниками! И даже окончательный вердикт науки, доказавший, что просто теоретическое допущение перемещения во времени вызовет катаклизм в масштабе всей планеты, ничему писателей не научил. Чем невозможнее была задача, тем сладостнее она становилась для литературы. В конце концов, все было логично (логика эта была невыгодна фантастам и потому отбрасывалась): вы не можете изменить объективный ход времени для какой-то части системы (несмотря на то, что время — физическая величина, тесно связанная со всеми иными реалиями), не сдвинув во времени всю систему. Не может один человек отправиться в прошлое, не отправив туда всю Землю, а также и всю Солнечную систему, представляющую собой именно физическую систему — единство гравитационного характера.
Но ударив с размаху по писателям и мечтателям, ученые оставили открытой любопытную сторону проблемы: а если мы отыщем тело, не связанное гравитационно с прочими галактическими телами либо связанное настолько слабо, что для удобства эксперимента мы можем этими связями пренебречь. Что тогда? Вопрос был, скорее, абстрактным, чем практическим, но весьма любопытным.
Группа Варнавского теоретически обосновала модель перемещения во времени для изолированного тела. Варнавский повторил и во многом развил теории, существовавшие и раньше, но модель стали называть парадоксом Варнавского. Случилось то, что было в свое время с паровозом. Его изобретали множество раз, но так как нужды особой в нем не было, то образцы самоходных колясок увенчивали собой свалки, а их изобретатели — списки великих неудачников. Зато когда паровоз понадобился, лавры достались Стефенсону.
Варнавский также получил свою долю почестей. Скорее, авансом. Но возможности галактического человечества уже были таковы, что оно могло отыскать нужное для экспериментов изолированное тело — планету, получившую название Хронос, доставить туда группу Варнавского, а также отправить приборы и устройства, с помощью которых Варнавский (в случае, если был прав) мог доказать свой парадокс. Варнавский попросту вовремя родился.
Теперь же доктор Павлыш, должный проверить санитарное состояние станции на Хроносе и выяснить, как себя чувствуют сотрудники Варнавского, обнаружил, что Хроноса нет.
У Павлыша было достаточно времени, чтобы порассуждать. И он принялся за дело. И довольно скоро пришел к простому выводу: отсутствие планеты, вернее всего, означает успех Варнавского. Если она существует потенциально, но ее не видно, то, весьма возможно, она сдвинулась во времени… И тут Павлыш прервал ход своих рассуждений. Ведь в каком угодно времени — вчера, сегодня, завтра — планета как таковая все равно реально существует. Разумеется, можно допустить, что несколько миллионов лет назад ее не существовало в том виде, в каком она есть. Но насколько Павлыш был знаком с теорией Варнавского, возможности перемещения во времени исчислялись часами, может быть, днями. Перемещение такой массы, как масса планеты, всего на один год вызвало бы катастрофу во Вселенной. Но, к счастью, было невозможно даже теоретически.