«Если», 2011 № 06
Шрифт:
— …для уборщика, — продолжил он.
— Я не хотела вас обидеть, Салли…
— Меня зовут Сальвадор, но понятно, что уборщики не заслужили полного имени, — Салли улыбнулся. — Не то что экскурсоводы.
Из-за неподвижного правого уголка рта улыбка получилась кривой.
— Сальвадор? Как Дали! Вас назвали в его честь?
— Вообще-то, да. Мои родители…
— Таня! — из другого конца зала девушку окликнул высокий молодой человек. Та помахала ему рукой.
— Простите, мне пора идти! — Она очаровательно улыбнулась и протянула руку на прощание, потом вдруг посмотрела на его ладонь, смутилась и исчезла в толпе.
Салли
В крошечной подсобке он поставил швабру на место и, тихо вздохнув, присел на стульчик у окна. Откинулся на спинку: ссохшееся дерево заскрипело, ножки зашатались, но Салли удержался. Шаркнул кроссовкой по полу, скособочился и замер в крайне неудобной позе.
Диего, добряк-охранник, иногда заходивший к Салли, чтобы тот помог ему с каверзными кроссвордами, как-то заметил, что Салли, уместившийся на стульчике, похож на деформированную фигуру с картины «Предчувствие гражданской войны»: «Салли, ты мог бы стать отменным натурщиком для Усача!» — так в музее называли Сальвадора Дали.
Салли совсем не обиделся тогда на шутку и искренне посмеялся вместе с Диего. Вспомнив эту историю, Салли криво усмехнулся. Сегодня хороший день: голова не болела, и он наслаждался покоем, глядя на стену перед собой. Для кого-то просто стена с четырьмя бумажными прямоугольниками, но для Салли на ней умещалась вся короткая история его жизни. Диплом школы искусств с отличием. С фотографии в простой рамке улыбаются родители, Салли между ними в шапочке выпускника ухмыляется широко и непринужденно; далеко на заднем плане расплывчатым серым пятном виднеется их автомобиль — тот самый, в котором через неделю папа не справился с управлением на скользкой дороге. Незаконченный акварельный рисунок Салли, обезображенный черной кляксой: спустя всего месяц после смерти родителей, прямо за мольбертом, он потерял сознание. А вот прилепленное скотчем заключение врача — инсульт. В его-то возрасте!
В подсобке, которая находилась ниже уровня тротуара, всегда оставалось открытым маленькое зарешеченное окошко у потолка. Шорох автобусных шин, вздорное карканье автомобильных гудков, голоса пронырливых торговцев, которые зазывали иностранцев покупать «подлинные копии великого маэстро», и уродливые безделушки по мотивам музейных холстов, чужая речь — всё сливалось в единый пестрый и бурлящий коктейль звуков, пробуждало к жизни. Фантазия нашептывала: нарисуй! И Салли, закрывая глаза, рисовал в своем воображении. Непослушная рука исцелялась в эти минуты. Он водил ею, набрасывая на холсте эскиз, тут же воплощал в масле улицу, по которой катилась река блестящих на солнце красок, карнавальное шествие (музыканты впереди, а позади — чудаки в масках) — все по колено в краске. По обочинам Салли рисовал деревья, тянувшие ветви к седому от палящего солнца небу.
Потом Салли открывал глаза и видел перед собой дрожащую, скрюченную ладонь — точь-в-точь лапка мертвого цыпленка. В такой не удержать кисть, разве что швабру. В эти минуты он уже не ощущал жгучего стыда, как в первый год после инсульта. Он просто опускал дрожащую руку и задвигал картину в самый темный и пыльный угол памяти, где ее никто не смог бы увидеть.
Даже он сам.
Сквозь полудрему, как в бреду, он различил голоса. Знакомый женский, мелодичный, со славянским акцентом:
— …что это у вас?
Другой — мужской, уверенный, судя по всему, ее спутник:
— Нет-нет, спасибо, мы уже купили сувениры!
Следующего участника разговора Салли не знал: низкий, хрипловатый, без акцента. Говорил, несомненно, испанец:
— Посмотрите внимательно, сеньорита! Такого вы не купите в обычной сувенирной лавке!
Снова девушка:
— Ух ты! Невероятно! Они выглядят прямо как на картине! Из чего это сделано?
Салли не привык подслушивать или вмешиваться в чужие дела, но поневоле заинтересовался, тем более что обладатель хриплого голоса не внушал ему доверия. Он не любил крикливых торгашей, ошивающихся возле музея, продающих некачественные, а порой и краденые вещи. Что этот пройдоха пытается продать?
Салли поднялся со стула, привстал на цыпочки и заглянул в окошко. Участники разговора предстали перед ним в виде трех пар обуви: бирюзовые босоножки, светлые мужские туфли с квадратными носами и, наконец, пыльные сандалии, надетые на босу ногу. Из сандалий на белый свет смотрели толстые пальцы ног с грязными ногтями.
Салли почувствовал беспокойство: ничего хорошего человек с такими ногами предложить не мог.
— Такого вы больше нигде не купите, сеньорита, уверяю вас! — с жаром заговорил нечистоплотный тип. — Разве вы не хотите оставить себе на память об этой волшебной поездке что-то настоящее, а не просто китайскую штамповку?
— Я же сказал: нет! — резко ответили «светлые туфли».
— Так сколько, говорите, это стоит? — спросила девушка.
Салли знал, как разыгрывается этот сценарий. Она готова что-то купить у проходимца, о чем наверняка пожалеет. Салли не стал ждать развязки, а поспешил за помощью.
Диего нашелся в кафетерии; на сбивчивые объяснения о том, что какой-то подозрительный тип облапошивает туристов возле самого входа в музей, ушло драгоценное время. Диего нехотя согласился пойти и проверить: в конце концов, это его обязанность — следить за порядком на прилегающей к музею территории. Салли же заторопился назад к окошку: на то, чтобы обойти здание вокруг и выйти на улицу, ему потребовалось бы гораздо больше времени.
Пыльные сандалии уже исчезли из поля зрения — на виду остались бирюзовые босоножки и светлые туфли. Они говорили по-русски, и Салли их не понимал: разве что в разговоре несколько раз прозвучало имя Дали. Девушка явно чем-то восхищена. Парень, напротив, настроен скептически и раздражен. Кажется, «бирюзовые босоножки» потратили больше денег, чем хотелось бы «светлым туфлям». Назревала ссора.
Внезапно что-то в разговоре изменилось. Девушка вскрикнула — сначала от удивления, а затем от страха.
Салли был готов выломать решетку и выбраться наружу, чтобы помочь. Где же Диего?
— Сеньорита, с вами всё в порядке? — черные лакированные ботинки Диего появились у решетки, и Салли облегченно вздохнул.
В этот момент ноги девушки подкосились, и она рухнула на асфальт. Ее лицо оказалось прямо напротив лица Салли. Прозрачные голубые глаза, в которых еще недавно светились сочувствие и доброта, казались фарфоровыми глазами куклы.
Ее руки конвульсивно подергивались, сжимая что-то отвратительное — темно-синий сгусток, похожий на кусок блестящей резины. Спустя секунду он растекся вязкой массой по асфальту, запачкав руки и платье девушки коричневыми подтеками. Запахло масляными красками и одновременно чем-то гнилым.