«Если», 2012 № 12

Володихин Дмитрий Михайлович

То, что уловили перечисленные писатели, очень трудно определить в четких формулировках, рационально. Скорее, речь может идти о весьма сильном ощущении — расплывчатом, но устрашающем.

В двух словах его можно описать следующим образом: мелко и холодно.

* * *

Второе, допустим, понятно. Из-под двери будущего сквозит холодом. Мороз еще не сбывшегося пробирает до костей. Отчего? Да слишком много думают и говорят о том, что там, в грядущем, сохранится лишь ничтожная толика человеческого — того, чем жил мир на протяжении нескольких тысячелетий городской цивилизации.

Нынче непрестанно борются между собой два мировидения —

либерально-прогрессистское и консервативно-почвенническое. Но, видимо, ни одно из них не возобладает, а будет нечто третье, вообще слабо связанное с возможностью сохранить суть человека и его полноценную культуру. Наше «послезавтра», кажется, не очень заинтересовано в людях — если прикладывать к человеку традиционное понимание этого слова, а не что-нибудь невозвратно стирающее нас и на нашем месте рисующее принципиально новую сущность.

Кризис когда-нибудь кончится. Не он страшен: как-нибудь перетерпим! Однако не обернутся ли его конечные стадии начальными фазами этой ужасающей трансформации в нечто нечеловеческое? Мета-, супер-, транс-… но прежде всего именно не-человеческое.

Оттого-то и холодно. Оттого-то и зябко. Словно стоишь на отмели, и в ботинки льется ледяная вода, а за воротник непрошеным гостем пролезает ледяной ветер.

Но почему еще и мелко?

Да из-за того, что новый мир, кажется, не хочет принимать интеллектуальную жизнь мира прежнего во всей ее пестроте и сложности. Происходит стремительное упрощение и уплощение всего и вся. Все строится в ровные ряды, все пакуется в брикеты со стандартизированными наклейками, все загоняется в рамки «конфекции». Высокие смыслы убавляют в росте, сгибаются, мельчают. Глубины обращаются в ровные места, омуты заиливаются.

Улавливая черты нечеловеческого будущего, фантаст чувствует: нас ожидают любопытные эксперименты над обществом, только человечество их не хочет. Когда всерьез повеяло эпохой метагомов, люди стали осторожнее открывать дверь своего дома и приглашать того, кто за ней стоит, зайти в свое жилище.

Писатель всегда один. Он четко понимает, что в одиночку может лишь прокричать об опасности, но не остановить ее. А потому, отчаявшись, плодит черные апокалиптические сны. Ему так удобнее — чисто психологически.

Но это именно писатель. Он боится сильнее прочих, поскольку у него воображение развито лучше, чем у «молчаливого большинства».

Зато человечество в целом — далеко не столь нервная особа, как фантазер-фантаст. Когда за ним придут, оно, быть может, не станет покорно отмыкать засовы, а отправит визитеров по другому адресу. Очень дальнему.

Есть такая надежда…

А потому не стоит торопить конец света. Даже мысленно. Может, еще поживем.

Крупный план

Эдуард Геворкян

Эпитафия Гутенбергу

Виктор Юрчевский. ЛИКТОРЫ АЛЕКСАНДРИИ. Новая Космогония

Последняя, как сказано в аннотации, книга Виктора Юрчевского действительно выглядит своего рода прощанием автора (как позже выясняется, не только его) с традиционными формами художественной словесности. Тот факт, что в общем-то мейнстримовский прозаик в очередной раз обратился к фантастике, удивления не вызывает. Его предыдущие книги «Драбанты повелителя слов» и «Поиски» оказались удачными попытками выступления в жанровой литературе,

получив неплохую критику, в том числе и в журнале «Если», а также пусть и не массовый, но вполне достаточный читательский отклик. Однако нынешний роман произвел странное впечатление…

Во-первых, трудно определить направление: то ли это офиспанк с элементами антиутопии, в духе, например, «Оловянных солдатиков» Майкла Фрейна, то ли откровенная антиутопия, слегка приправленная атрибутами остросюжетной литературы. Во-вторых, нет четко выраженной авторской позиции, свойственной такого рода литературе. Да и с «остротой» у Юрчевского не слишком получилось… Впрочем, достаточно сказать, что тираж книги, по сравнению с любым произведением так называемой «проектной литературы», может вызвать лишь скорбное сочувствие.

Повествование идет от первого лица, и герой, если этот термин уместен, долго и обстоятельно, почти на двадцати страницах рассказывает о себе, своей семье, которую он видит только по выходным, об интригах у него в отделе и учреждении, расположенном на одном из греческих островов, давно проданных за государственные долги транснациональным корпорациям. Вязкие диалоги героя с вышестоящим начальством словно списаны из какого-то производственного романа. Другое дело, что среди многословных перепалок о сокращении бюджета, урезании бонусов и прочих служебных перипетий, проскальзывают детали, позволяющие определить не только место, но и время действия.

Выясняется, что речь идет о конце нашего века. По описанию семейного гнездышка героя можно догадаться, что технологии ненамного продвинулись по сравнению с днем нынешним. Экраны во всю стену, интерактивное телевидение, дополненная реальность и прочие современные достижения вошли в быт среднего класса, а по косвенным намекам (жена героя собирается отдать не понравившийся ей новый кухонный процессор в некий фонд общественного распределения) вполне доступны и не очень имущим слоям населения. Возможно, автор хотел создать мир, чем-то напоминающий капитализм с социалистическим лицом (или наоборот), но быстро решил не погружаться в экономическую проблематику, поскольку социальной ему хватило с лихвой. Повествователь ничем не отличается от заурядного карьериста наших дней, хотя технически более оснащен: благодаря высокопоставленному родственнику жены он сумел получить доступ к так называемой «платиновой сети». Автор намекает, что это своего рода интернет для суперэлиты, причем настолько защищенный, что никакой хакер не сможет пролезть. Герой метит на кресло своего руководителя и пытается наладить личный контакт с кем-либо из высшего руководства. Приблизительно на этих страницах может возникнуть желание отложить книгу и забыть о ней, но Юрчевский сам догадывается, что изрядно затянул с экспозицией, и начинает вводить в сюжет детали, которые вроде бы должны вызвать у читателя интерес.

Так, некоторые цитаты из классиков (Шекспир, Толстой, Дюма, Достоевский и прочие), по замыслу автора, явно должны насторожить аудиторию: Гамлет не погибает, Анна Каренина не бросается на рельсы, бравые мушкетеры не казнят злодейскую леди Винтер, а Родион Раскольников не рубит топором старушку… По всей видимости, мы должны бы решить, что речь идет либо о какой-то альтернативной истории, либо о некоей «литературной вселенной» в духе произведений Дж. Ффорде. Одновременно с этим в разговорах персонажей проскальзывают упоминания о каких-то артефактах, учетом и контролем каковых и занимается учреждение, где работает герой-повествователь.