Если б заговорил сфинкс...

Аматуни Петроний Гай

— Это хенкет, — сказал Хефрэ, — с южными финиками.

— Да, южные — вкуснее наших, — согласился Мериб.

Пока они пили, зодчий размышлял: он уже оценил скрытое значение царских слов, но не спешил высказаться и предпочел молчание.

— Смотри, — негромко и словно лениво заговорил Хефрэ, — Хор всегда наш родич, покровитель. Одно время цари Кемта вели свою родословную от самого Рэ. Это выше!

Мериб понимающе кивнул.

— Потом забыли говорить так... Роме должны знать сейчас истину. Мое величие — сила государства.

Оно объединяет всех роме, а без этого нельзя укрощать Хапи, направлять ее влагу в хранилища, на поля...

— Да, Хем-ек, ты — истинный распределитель Хапи!

— Смотри. Пирамида отца нашего, великого Хуфу, да будут к нему милостивы боги в Царстве Запада, подпирает небо.

— Твою гробницу, Хем-ек, я делаю немного ниже. Но я возвожу ее на большем возвышении. Она будет казаться...

— Хорошо услышанное мною, — прервал Хефрэ. — Я прочел твою записку, Мериб. Ты хочешь сделать облицовку основания моей гробницы из красного камня?

— Это мысль Анхи, моего зодчего — строителя нижнего заупокойного храма. Очень дорого? — вздохнул Мериб.

— Совсем нет. Ты можешь придумать еще более трудное!

— Еще более?! — со страхом переспросил зодчий.

— Да, Мериб. Тогда сильнее будет Кемт! Иначе роме скажут, что я стал слабее...

— Буду думать, Хем-ек, буду думать я...

— Не спеши, Мериб. Сделай хорошо.

— Твоя воля, Хем-ек...

Мериб невесело подумал, что пока он сам не видит способа сделать усыпальницу и два заупокойных храма (верхний — у пирамиды и нижний — на незатопляемом берегу) еще внушительнее.

— Исполнено будет, — склонился он.

3

Главный жрец храма бога Птаха, высокий, широченный Хену, славился упрямством, ставившим в тупик даже царя, его родственника.

Бритоголовый, с короткой шеей, маленькими глазами, теряющимися рядом с мясистым носом, слоновьими ушами и большим ртом, Хену не отличался приятностью. Весь его облик, рыхлое огромное тело, жирный подбородок, вздрагивающий при ходьбе, и особенно выражение тупости, почти не сходившее с его лица, придавали ему нечто бычье.

Казалось, что нечто человеческое не могло пробудиться в его душе, и вместе с тем Хену был мечтателем...

Жречество при фараоне Хефрэ только начинало набирать силу. Обычно вельможи и чиновники поочередно исполняли несложные еще жреческие обязанности.

Родственные же отношения с царем помогли Хену одолеть соперников и пристроиться в храме Птаха постоянно. Вначале рядовым жрецом.

К счастью, он имел бойкую жену Сенетанх («Сестра живущего»), самую белокожую красавицу столицы. Ей было тогда немногим более двадцати. Ее маленькая фигурка обращала на себя внимание всюду, где она появлялась.

Бледное круглое лицо в обрамлении черных волос, заплетенных тонкими косичками, огромные темные глаза, смотревшие внимательно и с достоинством, длинная шея с голубыми черточками вен, муравьиная талия и стройные ноги — такова Сенетанх.

Все

это в сочетании с веселостью и отзывчивостью сделало ее желанной на пирах и снискало славу, дошедшую до ушей владыки Обеих Земель.

При первом же взгляде на это искушающее создание Хефрэ оживился и довольно скоро одарил ее своею милостью...

Друзья поздравили удачливого Хену, царь назначил его Главным жрецом храма Птаха в ознаменование услуг общегосударственного значения, а благодарный слуга бога велел начертать на стене своей гробницы надпись для будущих поколений, рассказывающую эту нравоучительную историю.

Роме знали два мира: тот, что окружал их, и тот, что жил в них самих. Оба — одинаково реальные, в их понимании. Но, увы, не всегда гармонично сочетавшиеся друг с другом.

Вознесясь, Хену пожелал — теперь, правда, без помощи Сенетанх — утвердить не только свое благополучие, но будущее всего жречества. Он мечтал о том времени, когда сам фараон станет считаться с ним, Хену, и в стране появятся как бы две власти!

Известие о том, что Хефрэ, земное олицетворение бога Хора, объявил себя еще и «сыном Рэ», — смутило Хену, а вскоре вызвало глухую ярость и беспокойство.

Нашлись и единомышленники...

Сегодня они были гостями Хену и собрались в одной из потайных комнат его храма. Это Главный жрец священного быка Аписа, покровителя Белых Стен, — престарелый Инхеб; справа от Главного скульптора царя — заместитель знаменитого Рэура, тридцатипятилетний баловень судьбы, троюродный брат царя — Хеси и один из жрецов Птаха — Небутеф, человек преданный и исполнительный.

Поводом для разговора была судьба священного быка Аписа, в котором «жила» душа Осириса. Животному исполнилось двадцать восемь лет. В этом возрасте погиб Осирис, и по традиции быка следовало заменить.

Задача труднейшая. Чтобы признать нового бычка священным, нужно было найти в нем двадцать восемь особых признаков (определенной формы и цвета пятна и прочее). И хотя в поисках принимал участие порой весь Кемт, бывало, что храм Аписа пустовал десятилетиями...

В данном случае на примете имелось подходящее животное, но Хену, прослывший строгим ревнителем веры, воспротивился, и тут уж никто ничего не мог поделать.

— Мне жалко Аписа, — вздохнул Инхеб. — Умертвить его не смогу я.

— Я сделаю это, — успокоил его Хену.

— Спасибо, дорогой друг, — повернулся к нему Инхеб. — Жаль мне, что храм будет пустовать. Жители Белых Стен не привыкли к этому...

— Храм не будет пустым, — вкрадчиво произнес Хеси. — Признаюсь, в свободное время, втайне от других, высекал я из алебастра скульптуру Аписа. Я... могу уступить ее.

— О боги! Ты добрейший человек, Хеси! — воскликнул Инхеб.

— Владыка Обеих Земель разрешил, — с улыбкой добавил жрец Небутеф. — Сам Хену разговаривал с ним.

— Сколько ты хочешь за скульптуру, Хеси? — спросил Инхеб.