Если бы Гитлер взял Москву
Шрифт:
«По сути дела, это мощная безоткатная пушка, которую легко переносит и обслуживает расчет из двух человек, – подытожил замнаркома, когда его пригласили взглянуть на результаты проведенных испытаний. – Дальность стрельбы у нее будет, конечно, больше, чем 200 м, но там дальше наверняка снизится меткость. А поскольку осколочное действие у этих снарядов очень сильное, то эту «трубу» вполне можно будет применять для стрельбы по площадным целям, таким, например, как атакующая пехота противника. На близком расстоянии это оружие скорее всего сгодится и для борьбы с танками, но тут надо подумать об установке на него заряда с кумулятивной выемкой, а то за счет одного только мощного фугасного и осколочного действия новые немецкие танки нам не остановить!»
Однако стандартный снаряд, после того как его еще и объединили с зарядом и противомассой такого же веса, оказался чересчур тяжелым. Поэтому замнаркома предложил его наполовину укоротить, чтобы общий вес выстрела не превышал бы семи килограммов.
Несколько вращающихся снарядов попробовали запустить, уложив их на кусок шифера. Получилось! Взяли треногу от пулемета ДС, приварили на нее лоток из половинки трубы, попробовали запустить – получилось!! Но лучше всего уже на следующий день прошли испытания 1б-ствольной установки с трубчатыми направляющими на колесном ходу. Оказалось, что, несмотря на то что из-за малого веса в ходе стрельбы она довольно-таки сильно раскачивалась, кучность стрельбы вышла вполне удовлетворительной. Но самое главное было то, что теперь каждый снаряд при попадании в цель взрывался весь целиком и при этом давал осколки точно заданного размера и веса, да к тому же еще и раскалившиеся докрасна!
В тот же день над городом вновь появились немецкие самолеты и сбросили несколько бомб на работавших на строительстве оборонительных укреплений горожан и толпы людей, отступавших по дороге на Сызрань. В городе началась паника! Молниеносно распространился слух, что город вот-вот будет сдан немцам и что они стоят от него чуть ли не в десяти верстах. Иные даже слышали гул орудийной стрельбы и рассказывали, что в деревне Арбеково от грохота выстрелов повылетали все стекла. Многие люди самовольно начали бросать работу и спасаться по ближайшим деревням. Другие пытались всеми правдами и неправдами выехать в другие города по железной дороге. Пришлось срочно вывешивать объявления, что сеятели слухов и паникеры будут расстреливаться на месте преступления и что эвакуация будет проведена в организованном порядке. Распространение слухов это пресекло, но люди продолжали жить, словно на вулкане. Тем более что через город сплошным потоком тянулись отступающие войска Красной Армии. Эвакуировались госпиталя и госучреждения, на всех четырех железнодорожных станциях города грузились эшелоны с заводским оборудованием и вне всякой очереди шли на восток. Теперь уже немецкие самолеты буквально висели над Пензой, хотя и не столько сбрасывали бомбы, сколько обстреливали эшелоны из пушек и пулеметов. Неожиданно для них во время одного из налетов с территории завода им. Фрунзе было выпущено несколько десятков реактивных снарядов, оставлявших в полете хорошо видимый след. Пилоты сначала даже внимания на это не обратили, так как все их трассы прошли впереди них, как вдруг два самолета столкнулись с чем-то в воздухе! У одного вдребезги разнесло винт, а у другого отвалилась законцовка крыла. Летчики тут же сбросили свой бомбовый груз куда попало и поспешили вернуться на свой аэродром, чтобы доложить о применении русскими нового противосамолетного оружия. Повреждения на вернувшемся самолете принялись изучать и выяснили, что всему виной уже знакомое немцам оружие, примененное впервые англичанами и называвшееся у них «пат» – «парашют и трос». Конструктивно это была простейшая ракета, внутри которой размещался не взрывной заряд, а тонкий металлический трос с прикрепленным к нему парашютом. В полете этот трос разматывался, а после того, как у снаряда заканчивалось топливо, он сбрасывался и еще некоторое время держался в воздухе, плавно снижаясь на парашюте. Столкновение с ним в воздухе скоростного самолета не сулило ему ничего хорошего. Воздушный винт либо сразу же разрушался, либо начинал вращаться с большой перегрузкой и заклинивал двигатель, а крылья самолета такой трос просто-напросто перепиливал не хуже циркулярной пилы. И вот теперь такое оружие появилось еще и у русских! Правда, высотность у этих ракет была относительно небольшой, но тем не менее вполне достаточной, чтобы запретить немецким самолетам летать на низких высотах, а на средних и больших по ним вели
Использовать систему «пат» предложил все тот же неугомонный Березкин, сумевший доказать, что именно с ее помощью лучше всего можно будет защитить такой стационарный объект, как завод. Ракеты поставили по всему периметру вдоль забора и централизованно соединили электропроводами. Теперь стоило только службе ВНОС сообщить, что к заводу летят немецкие самолеты, как дежурные наблюдатели, зная их примерную скорость, быстро определяли время упреждения и по команде начинали запуск ракет, из-за чего в небе устанавливался самый настоящий «забор» из металлических тросов, разбиться о который тогдашним самолетам было легче легкого!
Два новых 305-мм миномета в это же время поставили на открытых платформах бронепоезда «Упорный толстопятый», который вооружили еще и целой батареей «патов», пусковые трубы которых были смонтированы прямо на бортах броневагонов и вдоль всего паровозного тендера.
Наконец все записавшиеся в части народного ополчения были выведены за город и размещены на позициях, через которые по дорогам все так же на восток продолжала отступать регулярная Красная Армия.
* * *
Поздно вечером 27 июня заведующий гороно Петр Константинович Таратынов наконец-то пришел к себе домой, в деревянный, поставленный еще в 1887 году, шестиоконный дом № 29 по улице Пролетарской. Дочь Маргарита уже легла спать, а жена Дуся еще не вернулась с дежурства на станции Пенза-I, где она работала в санитарной бригаде, обслуживающей проходящие через нее санитарные поезда. На столе перед ним лежали сразу три письма, и все они содержали в себе очень важные сообщения для всей его семьи. Первое, характерный треугольник военной почты, было из какой-то воинской части, вернее, даже не из части, а от начальника воинского эшелона, который вез собранную призывную молодежь в часть. Он сообщал, что на станции Сызрань Сызрано-Вяземской железной дороги состав, в котором находился его сын Александр, попал под бомбежку, в результате которой перевозившийся в нем личный состав понес потери убитыми, раненными и пропавшими без вести, в числе которых значится и его сын. Как отцу ему предлагалось, если он получит какие-нибудь сведения о сыне или же он объявится у себя дома в Пензе, немедленно отправить его в ближайший военный комиссариат на предмет дальнейшего прохождения службы. В противном случае если все-таки он жив, но укрывается от службы в армии, то будет отвечать по всей строгости законов военного времени.
Второе письмо было еще хуже. В нем сообщалось, что его второй сын Костя, будучи отправлен в один из мордовских лагерей, как осужденный по статье за совершенное им опоздание на военный завод, попытался бежать из мест заключения и был убит стрелком охраны при совершении попытки к бегству. К письму прилагалось свидетельство о смерти и справка о совершении похорон на территории лагеря. Петр Константинович понял, что он лишился обоих своих сыновей, но внешне никак не проявил своего горя и вслед за этими двумя распечатал и прочитал третье письмо. В нем оказался пропуск в городское управление НКВД и приглашение явиться туда на следующий день в восемь утра. Приглашение было отпечатано на машинке, однако внизу была сделана приписка от руки: «О том, что мы вас к себе вызываем, никто не должен ничего знать. Постарайтесь также, чтобы вас не увидел никто из знакомых».
«Ну вот, – мелькнула в голове мысль, – приду к ним, а они меня арестуют и тоже отправят в лагерь. Хотя, с другой стороны, если бы хотели арестовать, то сделали бы это и без таких вот условностей. Видимо, это все-таки по какому-то делу. Ох, господи ты боже мой! Дусе сказать нельзя, Рите нельзя, поплакать – и то нельзя, а все из-за этой проклятой войны, будь она трижды, четырежды неладна, будь и они все прокляты с этой войной!»
Глаза его наполнились слезами, но громко плакать он не мог и, посидев вот так немного в одиночестве, пошел и лег спать.
Ворочаясь с боку на бок, он размышлял о своей несчастной судьбе, в одночасье лишившей его сразу двух сыновей. Особенно ему было жалко Костю, буквально ни за что погибшего по собственной глупости. Однако он даже представить себе не мог, что таких людей, как он, сейчас в стране очень много. Просто невообразимо много, другое дело, что об этом никто тогда не писал в газетах и не говорил по радио. Между тем поток заключенных в места лишения свободы был поистине огромным. Во второй половине 1941 года судами и военными трибуналами было осуждено 1 339 702 человека, из них 67,4 % к различным срокам лишения свободы, а в первой половине 1942 года таких было уже 139 610 человек.
* * *
Утром, так ничего и не сказав домашним, Петр Константинович отправился в НКВД. По дороге его встретил сосед Иван Никитин, известный всей улице пьяница и вор, только тем и занимавшийся, что сидевший по тюрьмам за мелкие кражи.
– А наше вам с кисточкой! – глумливо улыбаясь, приветствовал тот его и запанибратски хлопнул по плечу. – Ну как, будете и теперь от истинного пролетария нос воротить, образованность свою казать. Вот придут немцы, тут же на тебя, коммуниста, люди покажут, а там и до виселицы недалеко. Прямо вот на этой березе вместе со своей дочерью и висеть будешь…