Если бы мы знали
Шрифт:
– Прежде чем перейти к сегодняшней службе, позвольте сделать несколько объявлений, – сказал папа, меряя шагами сцену. – Как вам известно, школа у нас особенная. Мы собираемся все вместе в понедельник. В течение недели общаемся в небольших группах, обсуждаем, что у нас происходит в жизни. Каждое воскресенье возвращаемся сюда, в церковь, с нашими родными. Мы сближаемся, – добавил он, сплетая пальцы. – И мы по-настоящему понимаем друг друга, верно?
Краем глаза я заметила, как ученики согласно кивают –
– Аминь, – прошептала она.
У папы было доброе сердце, но мне не нравилось, как он говорил о нашей школе, будто это восхитительная утопия для подростков, которую он создал собственноручно, исключительно своими усилиями, рай, в котором все дружат, открыто говорят о своих чувствах и никогда никого не задевают ни словом, ни делом. Чудесная картинка; вот только лживая. Мы осуждали друг друга, только за спиной и шепотом, и критерии у нас были особые: например, насколько он или она хороший христианин.
– День открытых дверей, который проходит у нас ежегодно, состоится через три недели, и мне потребуется помощь каждого из вас.
Я окинула взглядом пустые задние ряды. Когда я училась в начальной школе, папе приходилось отказывать сотням поступающих, но к средней школе ситуация изменилась. Желающих попасть к нам становилось все меньше, и папа начал увольнять учителей, урезать программу, занимать средства у более крупных церквей.
Однажды вечером, за ужином, он рассказал нам с мамой о своей новой стратегии:
– Сосредоточимся на творческой стороне нашей школы. У нас уже есть великолепные танцевальная и актерская группы, хор, участвующий в конкурсах, и заслуживший награду хор а капелла. – Он похлопал меня по руке. – Да и мы в Лос-Анджелесе, в конце концов!
Мама хмыкнула.
– Мы в округе Ориндж. Лос-Анджелес от нас в часе езды.
– Это мелочи, – отмахнулся папа.
Следующие полгода он искал инвесторов, занимался развитием танцевального и драматического кружков, нанимал новых управляющих, увеличивал их бюджет.
День открытых дверей всегда проводился на широкую ногу, но сейчас папа особенно старался заполнить зал и выкладывался по полной. И теперь я знала почему.
Из-за Аарона.
Из-за меня.
– Пусть каждый из вас подумает над тем, почему учится именно здесь, – говорил папа, медленно расхаживая по сцене и время от времени останавливаясь, чтобы улыбнуться тому или иному ученику. Таким образом он сближался с аудиторией, вовлекал ее в разговор. Однажды папа признался, что выискивает в толпе людей, которые не прислушиваются к его словам, или тех, кому, как он считает, особенно важно их услышать, и намеренно смотрит прямо им в глаза. – Возможно, вы не могли найти друзей, умеющих вас понимать, или чувствовали себя потерянными, обязанными делать то, что вам казалось неправильным.
Я услышала, как несколько человек в разных концах зала тихо произнесли «аминь». Папа отошел на другую сторону сцены.
– Или вы пришли сюда, чтобы развить данные Богом таланты в музыке или танце? Неважно, что привело вас в нашу семью; здесь – ваш дом.
Папа все нарезал круги по сцене, поглядывая на зал и не спеша продолжать речь. Затем он добавил:
– Наверняка у каждого из вас есть знакомый, которому это место помогло бы не меньше, чем вам.
Я тут же подумала об Эмори. В детстве она часто ходила со мной в церковь и никогда не пропускала мои выступления в хоре, но с годами я начала замечать, что она чувствует себя не в своей тарелке. На прошлый канун Рождества, когда я пригласила ее на праздничную службу, она сказала, поморщившись: «В этом году я – пас. Это не мое. Ты же понимаешь, правда?»
Я искренне ответила, что понимаю, но все равно немного обиделась.
– Хорошо, закройте глаза и представьте этого человека, – сказал папа, все еще меряя шагами сцену. – На счет «три» произнесите его имя вслух. Готовы? Раз. Два. Три!
Зал заполнился шумом. Мне не хотелось называть Эмори, но в голову больше никто не шел, так что я пробормотала нечто несвязное себе под нос – все равно все имена смешались друг с другом.
– Знаю, я ваш директор, а не учитель, но хочу задать вам простенькое домашнее задание. Приведите этого человека на День открытых дверей и посадите рядом с собой. Аминь?
– Аминь! – закричали все в ответ.
Папа показал пальцем на Аарона.
– Аарон трудится над новым видео для продвижения нашей школы и собирается закончить его на этой неделе. Если он подойдет к вам, чтобы задать несколько вопросов, не стесняйтесь и оставайтесь собой. Раскрепоститесь. Повеселитесь. Покажите, в чем суть нашего дружного общества. Аминь?
– Аминь!
– Хорошо, тогда приступим к сегодняшней службе.
Раздалось слабое жужжание, и с потолка опустился экран проектора.
Я часто выступала на этой сцене и знала, что первый ряд почти не разглядеть из-за резкого света прожекторов, поэтому спокойно достала свои карточки по химии и разложила у себя на коленях. Если бы папа и увидел меня с опущенной головой, то подумал бы, что я молюсь.
День 276-й, остался 161
– Такое чувство, что все на меня смотрят! – воскликнула я, пододвигая поднос.
– Тебе кажется, – ответила Шарлотта и потянулась за жареной картошкой.
– Да, наверное.
Эффектным жестом я перебросила через плечо фиолетовое боа из перьев, и оно шлепнуло по лицу парня, стоявшего прямо за мной. Я извинилась, хоть он и не выглядел расстроенным.
Я взяла себе миску салата и сменила тему:
– Кстати, мне нравится твоя прическа.
Длинные светлые волосы Шарлотты были заплетены в пышную косу, которая тянулась от виска к виску через макушку и обрамляла ее лицо, словно корона.
– Спасибо! Наконец-то у меня получилось как надо. Сегодня вечером выложу видео.