Если копнуть поглубже
Шрифт:
И улыбалась. Я знаю о себе несколько хороших вещей, думала она. Никто этого не скажет, а я скажу. Я могу вырастить четверых детей, могу перенести смерть, сохранить живой память, могу одновременно убирать в доме и готовить салат с омарами.
Потягивая сок, Мерси стала размышлять о Джейн. Она вся как на иголках. Что-то наверняка случилось. Смерть ее былой страсти? Нет. Нечто большее — более глубокое — возможно, опасное. Рвущееся наружу, но загоняемое внутрь и подавляемое. Узнала что-то о Гриффине? Заподозрила
Мерси вертела в пальцах бокал и слушала вечерние звуки за окном. Люк все еще был там и копал, копал, копал. Это продолжалось бесконечно. Но завтра он уже начнет сажать.
Ее мысли перенеслись к Монике Левински и президенту Клинтону. Она не знала точно, как относиться ко всему этому. Почему чертовы люди не могут оставить в покое личную жизнь других? Я согласна с Хиллари. Это республиканский заговор. Президента подловили и теперь хотят непременно распять. Что же до этой гнусной Трипп — записывать частные разговоры подруги, демонстрировать голубые тряпки — ужас!
Мерси услышала, как Люк прокашлялся и отшвырнул лопату. Видно, совсем вымотался. Она направилась к двери.
— У меня есть пиво и салат с омарами. Хотите? Идите сюда.
— Спасибо, конечно, — пробормотал он и пошел к своему грузовику.
— Любите острое? — спросила Мерси.
— Не очень.
— Там есть имбирь.
— В пиве? — хмыкнул Люк.
— Конечно, нет. В салате.
Люк ел, склонив голову.
Ему было пятьдесят — почти. Исполнится в сентябре. Всю свою жизнь Люк был правильным человеком, опорой семьи. Он старался их всех поддержать на плаву: дядьев, теток — или хотя бы некоторых из них — и своих родителей. Ведь кому-то же следовало заботиться об их выживании — потому что сами они словно стремились к своей погибели. Спиртное прикончило его отца. Дядя Джесс был наркоманом и страдал маниакальной депрессией. Однако даже самые безнадежные имеют право на крышу над головой. И Люк предоставлял ее в своем семейном доме. Или, по крайней мере, старался предоставить.
Он никогда не жаловался на то, что приходилось делать. Делал — и все.
— Хотите поговорить? — спросила Мерси.
— О чем?
— О том, что вас гложет. Ведь что-то такое есть. И это вовсе не цветочная клумба.
— Беглец опять удрал.
Беглец — так в семье прозвали Джесса. Он был старше всего на семь лет, скорее брат Люку, чем дядя. Он не разрешал себя лечить и ни разу не обращался к врачу. А сам баловался кокаином, марихуаной и иногда героином, которые доставал у местных торговцев.
— Печально слышать, — отозвалась Мерси. — Но третьего дня он был с вами. Помогал разгружать торфяной мох, овечий навоз и все прочее. И выглядел вполне прилично.
— Выглядел. Тогда. А в субботу, как только я ему заплатил, отвалил.
— Бедняга.
— И вы туда же — бедняга. И все эти социальные работники со своими слюнями… Меня тошнит от этого. И от Джесса тоже. Извините, но это так.
— Кто вас осудит? — пожала плечами Мерси. — Вполне понятно — после стольких-то лет.
— Все правильно. Но он — мой дядя.
Мерси поднялась и поставила в раковину пустую тарелку Люка.
— Интересно, а почему вы зовете его Беглецом?
— Потому что он все время хочет убежать от своих демонов. От Бога, от черта, от совести. Не знаю, от кого. Он на эту тему не распространяется. Во всяком случае, не очень. Знаю одно — он все время перебирает ногами. Шаркает, семенит, топает, как младенец…
— Вот и присеменит обратно, — заверила его Мерси. — Притопает или еще как-нибудь, но вернется. — Она усмехнулась. — Ведь всегда так бывало.
— Пока.
— Хотите «павлова»? Я испекла маленький дома на день рождения Гриффа. Но Джейн решила праздновать в ресторане.
— «Павлов»? Что это такое?
Мерси рассмеялась.
— Это австралийский торт. С меренгой, сбитыми сливками и абрикосами.
— Должно быть вкусно. Только попозже.
— Хотите покурить?
— Я к этому не притрагиваюсь.
Мерси опять рассмеялась:
— Да нет, болван вы этакий. Я имела в виду просто обычную сигарету.
— А, это другое дело.
Мерси села, Люк налил пива, и они закурили. Уилл наверху в сотый раз смотрел «Звездные войны».
Мерси поглядывала на Люка и думала: мы так ладим, что вполне бы могли быть семейной парой.
— Сегодня понедельник? — спросил он. — Совсем из головы вон.
— Понедельник.
— Хорошо. Завтра принесу саженцы и рассаду. К среде все закончим.
Джейн и Грифф поели в ресторане «Черч» — только вдвоем — и вернулись домой. Уже ступив на лестницу, Грифф спросил:
— Ты идешь?
— Поднимайся, — ответила Джейн. — Я… немного посижу.
— Не торопись. Грандиозный вечер. Спасибо тебе, Джейн.
Он ушел, и она осталась одна — с Редьярдом, чистой посудой, кухонной утварью, забытыми стихами и запахом своих духов. Поставила диск, налила в стакан вина и заперла заднюю дверь.
Инстинкт заставил Джейн подставить под ручку стул.
Трой.
Она погасила свет и прислушалась. Con te partiro. «Пора сказать „прощай“».
Итак…
Стул? Дверь?
Нет.
Я не поддамся страху. Какого черта!
Стоит ему разбить стекло и дотянуться до ручки…
Но он же мертв.
Невозможно поверить. Не потому, что это Трой, а потому что всего лишь накануне он разбрызгал «жизнь» по ее лицу и платью.
Хотя сам он не считал свою сперму жизнью. Во всяком случае, Джейн так казалось. Одному богу известно, почему Трой поступил именно так. Хотел доказать, что он способен? Или Джейн по-прежнему оставалась той, кого он желал, но с кем не смог справиться? А может, он всегда считал ее лишь «мишенью» для спермы: как-то в Плантейшне Джейн подслушала разговор мальчишек — мол, девчонки всего лишь «мишени» для спермы, которые надо поразить. В руку или в рот — вот чего от них ждали. Девчонки, собираясь на свидание, рассовывали по сумочкам пачки салфеток «Клинекс». Что толку рассчитывать на презервативы, если обычный способ больше не в чести. По крайней мере, так утверждали мальчишки. Свежо предание. Джейн помнила, по крайней мере, трех подружек, которым пришлось делать аборты.