Если копнуть поглубже
Шрифт:
На орехе старая ворона, наверное, предводительница всей стаи, бормотала, словно во сне.
Пропали, подумала Джейн. Все. И я и вороны — затерялись в темноте.
В доме миссис Арнпрайр гасло одно окно за другим.
Чернота. Тьма.
Ни звезд.
Ничего.
Ничего.
Ничего.
До самого утра. А утром — доктор Фабиан.
Мне придется что-то говорить. Я хочу. Но не о Трое — о нем не буду. О другом — о том молодом человеке, о мужчине-ангеле.
Он
Только кончиками пальцев. Говоря — давая понять: я здесь. А ты?
Единение.
А между тем она даже не знала его имени.
Пятница, 10 июля 1998 г.
Дом доктора Фабиана на Черч-стрит находился не очень далеко. Джейн могла дойти минут за десять. Но она хотела иметь под рукой машину — возможность немедленного бегства. Не исключено, что после этого приема она больше никогда сюда не вернется. Ей будет слишком стыдно, слишком страшно. Есть вещи, о которых нельзя говорить. Никто, никто, кроме нее, не узнает о Трое. Но юноша-ангел — совсем иное дело. Это начала она, и ответственность на ней. Сделала нечто такое, чего сама не понимала. Откуда все взялось? И что это означает?
Я коснулась его руки. Я сама протянула руку.
А он в ответ коснулся меня.
Она сидела, опустив стекло, курила и жалела, что не прикончила оставленную на кухне наполовину недопитую бутылку вина.
Наконец затушила сигарету.
Не могу идти. Просто не могу. И не хочу. Потом.
«Потом» может означать «никогда».
Это напомнило ей о бегстве из Плантейшна. Были времена — много лет назад, — когда Джейн мечтала об эмансипации, но боялась ее, не хотела, чтобы она стала абсолютной. Для Оры Ли Терри слово «эмансипация» подразумевало свободу от Плантейшна. Но поскольку Ора Ли была южанкой, родилась на Юге, выросла и впитала его представления об эмансипации как о чем-то запрещенном, она постоянно — в то время — говорила себе: «Только не сейчас — потом».
Джейн повернула ключ и завела мотор. К счастью, двигатель «субару» работал почти бесшумно. Если доктор Фабиан не видел ее в окно, он не узнает, что она приезжала.
Приеду домой, отменю визит.
Допью вино и лягу спать.
Джейн взглянула на часы: оставалось десять минут.
Доктор Фабиан поймет. Она и раньше отменяла визиты, правда, по другим, более разумным причинам — то надо было вести Уилла на спортивный праздник, то запарка на работе. Она придумает что-нибудь в этом роде.
Поскольку улица была с односторонним движением, пришлось делать большой крюк — очень неудобно, если спешишь.
А что она скажет Мерси? Можно соврать, что он заболел и не сумел меня принять… Но Джейн терпеть не могла лгать Мерси. И никогда не врала — разве что в мелочах.
Можно сказать: Я просто струсила. Не захотелось
Задумавшись, Джейн проскочила нужный поворот и проехала лишний квартал.
Где, черт возьми, она оказалась?
Сент-Патрик-стрит.
Джейн небрежно крутила руль и чуть не сбила пожилую женщину.
Господи, не отвлекайся.
Единственный путь обратно — по Эри-стрит и дальше за угол на юг на Камбриа-стрит. На полпути туда она затормозила.
Это произошло автоматически.
Перед ней рядом с тротуаром стоял фургон телефонной компании «Белл» с мигающими парковочными огнями.
Боже!
Неужели он?
Сердце начало колотиться.
Джейн остановилась за фургоном, но мотор не выключила.
Я хочу одного — увидеть его.
Всего один взгляд — убедиться, что он живой и я не сумасшедшая. Что он реален.
Она ждала и смотрела.
Стекло машины оставалось опущенным. Джейн услышала звук открывавшейся боковой двери дома, в который приехали ремонтники.
— Пожалуйста, — прошептала она. — Ну, пожалуйста.
Из дома вышел мужчина.
Лет, наверное, около шестидесяти. На нем был такой же монтерский пояс, как на ее «ангеле», но более опрятная одежда и вдобавок фуражка.
Джейн закрыла глаза.
И поделом. Не будь идиоткой!
«Что ж… если я все-таки пойду к доктору Фабиану, то, по крайней мере, не надо будет лгать Мерси», — подумала она.
И через пять минут (состарившись лет на десять, как ей показалось) она завернула за угол и снова припарковалась напротив дома врача.
Дом был большой — настоящее викторианское чудо из красного кирпича: с портиками с каждой стороны и филигранной работы фронтонами. Шесть труб, три тенистых сада, кованые решетки и спящая собака. Спаниель Дэниел лежал на передней лужайке под сенью сикоморового дерева.
Джейн вылезла из машины и направилась к парадному подъезду. На широкой медной табличке красовались знакомые слова: «Доктор Конрад Фабиан — вход в кабинет со двора». Она всегда игнорировала эту надпись. Задняя дверь не для меня. В конце концов, существует же такое понятие, как гордость. Джейн отвернулась и смотрела в окно. Не хотела видеть глаза доктора Фабиана — их выражение, — его реакцию на свой рассказ.
Достаточно и того, что ей придется выслушать его заключение.
— Я должна вам кое-что сказать, — начала она.
В этом было нечто от исповеди. Чуть раздвинутая занавеска, позади решетки лишь часть лица. И ложь. Оба: и священник, и кающийся понимали, что сейчас прозвучит ложь. Но вместе с ней и неизбежная правда — тяжесть, от которой можно избавиться, только признавшись, как велико это бремя.
Кое-что рассказать…
— Вам удобно?
— Нет.
Джейн горько рассмеялась: