Если копнуть поглубже

Финдли Тимоти

Джейн с огромным удовольствием занялась исследовательской работой — заказала массу дорогостоящей литературы, которой впоследствии суждено осесть в театральной библиотеке. Изрисовала пять альбомов набросками, сделала множество записей и расчетов и сопроводила их цветовыми схемами, фотографиями, репродукциями и другими справочными материалами. И только потом взялась за триптих.

Как раз сегодня она намеревалась завершить лик — кто осмелится назвать его лицом — святого Георгия — во всей славе и романтическом ореоле. Джейн шла к этому моменту долго и упорно: заполнила пол-альбома эскизами, но ни один ей не нравился.

Она приехала без пятнадцати два, положила папку на

стол, достала альбом и отправилась на воздух с сигаретой, пепельницей и деревянным стулом. Позади нее из окон доносилась музыка — то был диск Мери Джейн Рэлстон с мелодиями из «Отверженных».

Она закурила, открыла альбом и стала листать страницы.

Нет — нет — нет…

Может быть — может быть — может быть…

Нет.

Ничего даже приблизительно подходящего.

Джейн долистала до чистой страницы и нерешительно взялась за карандаш.

Внизу на склоне кто-то спустил с поводка собак и бросал им мяч.

Трава. Собаки. Мяч.

Мяч. Мячик. Мальчик.

Телефон.

Две минуты спустя Джейн уже вовсю рисовала — и ни разу не остановилась, чтобы оценить то, что получалось.

Закончив, она посмотрела на лист, закрыла глаза и тихо расплакалась.

Боже мой! Боже мой!

Это был он. Мужчина-ангел. В половине второго, когда Джейн уехала в театр, Мерси вымыла посуду, приготовила лимонад, переобулась и повела Уилла и Редьярда на прогулку.

Чтобы попасть в парк, надо было идти на восток, повернуть на Сент-Винсент-стрит и двигаться дальше на север. Улица выводила на западную окраину парка, где вплоть до самой реки раскинулась внушительных размеров игровая площадка. Мерси, Уилл и Редьярд редко задерживались в этом месте, разве что Редьярд учует белку — тогда они дожидались его. Пока он еще ни одну не поймал. Пока, думала Мерси. Слава богу.

Мерси всегда клала в сумку пакет с «птичьим хлебом», как она его называла — кубики черствого хлеба для уток, лебедей и гусей и к нему покупной птичий корм: кукурузу, семечки подсолнечника и зерно. Все это они разбрасывали там, где останавливались.

Когда игровая площадка оставалась за спиной, надо было перелезть через невысокий барьер, и они оказывались в настоящем парке — с дорожками, деревьями и скамейками. На полпути стоял металлический павильон, или «беседка», как окрестила его Мерси. Нечто вроде бельведера, но без крыши и весьма свободной композиции.

После того как Уилл прочел «Лесси, домой!», Мерси сходила в «Фанфару» и купила «Остров сокровищ». Она знала, как мальчик любит читать. Он был настолько увлечен своими книгами, что Мерси порой сомневалась: полезно ли это для здоровья. Уилл не поддавался соблазну поиграть в теннис или бадминтон на заднем дворе. Правда, он катался на роликах с другими мальчишками с улицы — ближе к вечеру или, если получалось, после ужина. Но у него было мало закадычных друзей, и, судя по всему, он не скучал, если они где-нибудь играли без него. Зимой он встречался с Гарри Ламбермонтом и Малли (полное имя Малкольм) Роузкуистом. По субботам они катались на коньках и иногда ходили в кино. Но мальчугану шел всего восьмой год — рановато для абсолютной свободы. И хотя ни Джейн, ни Мерси не хотели докучать ему своей назойливой опекой, обе держали ухо востро и внимательно следили за тем, куда он ходил и что делал без них.

Дети актеров — особая порода. В глазах других детей актеры ведут шикарную, блистательную, недоступную для остальных жизнь — их портреты печатают

в газетах и журналах, часто выставляют в разных общественных местах: в маленьких лавках, в витринах больших магазинов и в ресторанах. Совсем не редкость вопросы вроде: «А правда, что твой отец гомик?» Или такие безапелляционные утверждения, как: «Все говорят, что твоя мать — алкоголичка». В подобных делах дети редко проявляют деликатность. Им просто хочется узнать, что происходит в том, другом мире. А потом они начинают, причем с изрядной долей драматизации, рассказывать о своем: «Вчера папаша скинул мамашу с лестницы» — и это означает, что мать всего лишь споткнулась на ступеньках.

Дети актеров наблюдают уникальный распорядок дня родителей и прислушиваются к полуночным застольям на кухне, когда один, срываясь на крик, вопрошает: «Господи, и как же, по-твоему, я должен это произносить?», а другой столь же громко отвечает: «Надо вопить, словно тебе оторвали яйца!» То, что все это не имеет никакого отношения к настоящей жизни, должно быть усвоено, понято и принято чуть ли не с колыбели.

Напряжение в их семьях ощущается сильнее, чем в обычных: дают себя знать постоянно поджимающие сроки или скрываемые результаты успехов и провалов — что может случиться когда угодно. И вечеринки по воскресеньям и понедельникам совсем не такие, как в других домах. Хотя актеры вовсе не предаются «разгулу пьянства и похоти», как ошибочно когда-то писали в прессе. Их вечеринки — веселье и «выпуск пара», когда можно на время расстаться со сценическими волнениями и насладиться едой, вином и хорошей компанией.

Уилл принимал свое положение театрального ребенка с удовольствием и чувством ответственности. Его интриговало то, что делали родители. Наблюдая за игрой отца на сцене, он всегда погружался в мир непостижимых тайн. Откуда взялся этот другой человек? Почему я раньше никогда его не видел? Почему волосы у него светлые? Зачем он целует эту женщину? И почему мама не возражает? Но Уиллу даже не приходило в голову задавать подобные вопросы. Их нельзя было сформулировать.

А мать не допускала его к себе, когда работала — делала наброски, придумывала дизайн или рисовала. И в студию не разрешала входить — только вместе с собой. В остальное время она запирала дверь. Это тревожило Уилла. Что за секреты? Неужели она занимается чем-то дурным? (Он боялся, если плохое всплывет, ее могут арестовать. И в пять лет спросил об этом Мерси.)

Но вообще-то он гордился ими обоими. У родителей было много хороших друзей, которые нравились Уиллу: Клэр и Хью, Найджел и Сьюзен, Роберт, Оливер и другие.

Суббота одиннадцатого июля выдалась, как говорила Мерси, «погожей» — безоблачное небо и только легкий ветерок.

Пока шли по парку, Уилл молчал. Теперь они сидели на скамье в своем так называемом секретном местечке у реки в тени ветвистого дерева. Мерси налила себе и Уиллу по кружке лимонада. Редьярд отправился к воде и, припав на передние лапы и задрав зад, наклонился, чтобы попить. Берег был крутой, и пес совсем не хотел свалиться в воду.

Наблюдая за Редьярдом, Уилл спросил:

— Что случилось с мамой?

Мерси вздохнула, отвернулась и вытащила сигарету и несколько спичек, которые взяла у Джейн.

— О чем ты, дорогой? — Она хотела казаться непринужденной, но сломала первую спичку — пришлось зажигать вторую.

— Мама больше не приходит пожелать мне спокойной ночи, — ответил мальчик. — И почти не разговаривает. Вот сегодня, за обедом, не сказала ни одного слова. — Уилл осуждающе посмотрел на Мерси, словно виновата была она, и уперся ладонями в скамью, будто собирался подняться и уйти.