Если любишь - солги
Шрифт:
10.1
Я шла к нему медленно, как сквозь воду, шла целую вечность. Уже подбежали какие-то люди, склонились над лежащим. Их голоса звучали гулким колокольным боем:
— …пульс есть?
— …насмерть.
Кто-то взял меня за плечи, деликатно отвёл в сторону:
— Идите, дамзель. Вам не нужно это видеть.
И я пошла, потом побежала. Как в бреду, отперла дверь, ввалилась в дом. Руки задрожали, ключ со звоном упал на пол, выстланный хатламской плиткой, и со мной случилась истерика.
Наверное, доктор-мажисьер, вызванный Евгенией, не только залечил раны и
Как только смогла подняться, поплелась на кухню, залпом выпила два стакана воды и села писать: "Примите сообщение для мажисьера Дитмара Карассиса от дамзель Верити Войль. Я стала свидетельницей несчастного случая, это глубоко меня потрясло, я почувствовала себя плохо и вынуждена была вернуться домой. Простите великодушно, но сегодня прийти не смогу. Прошу не держать обиду". В телефонной книге легко отыскался номер городского особняка Карассисов, но со звонком я спешить не стала — голос был ещё гундосым и слезливо дрожал. Вместо этого бегом кинулась наверх и стала выбрасывать из шкафов и комодов платья, жакеты, пальто, туфли…
Хотелось взять всё — любимые книжки и пластинки, посуду сенвенского фарфора, гаугсбургское серебро, милые безделицы с полок, набор для вышивания, фотографический аппарат, краски и холсты. Даже мольберт было жаль оставлять, хоть я не подходила к нему года полтора. Сколько разных увлечений я перепробовала за эти пять лет, и все они стали вдруг неизбывно дороги.
Рядом с мольбертом лицом к стене стояли "Утопленница" и "Блудница" Карла Брандта, снятые со стен холла. Выкинуть рука не поднялась. Шедевры всё-таки, пусть и копии. Оригиналы висели в постоянной экспозиции Главной художественной галереи Шафлю. Но по этим мрачным образцам высокого искусства я точно скучать не буду.
Бросила сборы и спустилась в гостиную, к телефону, назвала номер барышне на коммутаторе, прокашлялась. Соединили быстро. После трёх гудков ответил исполненный достоинства мужской голос:
— Дом семьи Карассис.
Хвала духам земли — слуга!
Чётко и без спешки я зачитала ему подготовленный текст, потом сожгла бумажку в камине и вернулась к чемоданам. Два, побывавших со мной в "Гиацинтовых холмах", так и стояли не разобранными. Куплены уже в Каше-Абри на случай коротких поездок — фирма "Вуи Луиттон", дорогая лоснящаяся кожа, небольшой размер, как раз для девушки. Ещё четыре, громоздких, потёртых, родители отдали мне перед отъездом из Нида. Я наскоро побросала в них повседневную одежду на все сезоны, стараясь не забыть о мелочах — нижнем белье, чулках, шпильках, косметике. Чем больше увезу с собой, тем проще будет наладить жизнь на новом месте. В результате чемоданы пришлось стаскивать вниз по одному чуть ли не волоком.
Последним из самой глубины обширной кладовки, из-под груды старого хлама, явился на свет саквояж, подготовленный как раз на случай спешного отъезда. В нём хранилась половина моих накоплений. Остальные были припрятаны в тайных уголках по всему дому. Драгоценности
Теперь пора заказать таксомобиль. И хорошо бы позвонить на вокзал — узнать, есть ли в ближайшие час-два поезд на Шафлю. Если нет, не беда. Поеду, куда угодно, а там пересяду. Медлить до завтра нет сил.
О тривечные, открытки!..
С серого неба сеялся мелкий дождик. Я бегом кинулась во двор, к беседке, выудила из сундучка под сидением чайную коробку с открытками от родителей. Бросила в саквояж, поверх всего, и с облегчением опустилась в кресло — ждать таксомобиль, твердя про себя: "Носсуа, переулок Лудильщиков…"
На третьем повторе в дверь позвонили.
Слишком быстро для такси.
Дитмар? Не дождался и пришёл узнать, в чём дело. Нет, для этого он слишком горд, и времени прошло многовато. Скорее, вернулся домой, прочёл телефонное сообщение и поспешил ко мне…
Мысли неслись вскачь под бешеный стук сердца. Если бы я не попыталась увезти с собой полдома… То же самое было в "Гиацинтовых холмах". Провозилась с вещами и угодила прямо в руки мажисьерам. Как можно дважды совершить одну ошибку!
Колокольчик зазвенел снова, громко и настойчиво.
Может ли биомагнетик наверняка понять, что в доме кто-то есть?..
Я на цыпочках подкралась к двери. Открыть, броситься на шею, всё рассказать, попросить защиты… А если профессор прав и Дитмару нужна лишь моя тайна, духи знают, зачем?
Требовательный перезвон на секунду стих, и раздался голос:
— Откройте, полиция!
Не знаю, чему я обрадовалась.
На пороге стоял шеф-инспектор Астусье с неизменной папиросой в зубах, за его спиной — пара подручных. Шляпы и плечи у них были мокрые, на дороге влажно темнел асфальт.
— С вами всё в порядке, дамзель Войль? — инспектор был хмур, в глазах тень тревоги. — Ещё немного, и мы начали бы ломать дверь.
Я отступила в сторону, давая полицейским войти.
Выражение лица инспектора изменилось:
— Далеко собрались, дамзель Войль?
Откуда он узнал?.. Ах да, чемоданы.
— Хочу уехать.
— Так просто и откровенно, — он усмехнулся. — А ведь я просил вас оставаться в городе.
Потребовалось полминуты, чтобы вспомнить отъезд полиции из поместья Карассисов и прощальные слова инспектора.
— Ох. Простите. Я забыла.
— Забыли? — Астусье прошёлся среди чемоданов, оглядел холл. — Вы сама невинность, дамзель.
— Послушайте, только что на моих глазах сбили человека. Я испугалась, я хотела…
— Сбежать?
Да, звучало это плохо. Удержаться от ответа на прямой вопрос всегда трудно. Я сумела. Но это не помогло.
— Рад, что не отрицаете. Вот что, дамзель. Я рассчитывал побеседовать с вами в неофициальной обстановке, но учитывая ситуацию… Вы ведь хотели прокатиться на полицейском мобиле? Считайте, что вам повезло.
— Не понимаю.
Помощники инспектора, по примеру шефа, разгуливали по холлу, ко всему присматривались, трогали вещи на столике у зеркала, подушки на диване, позавчерашние газеты, забытую на спинке кресла шаль… Это выводило из себя, мешало сосредоточиться.