Если любишь - солги
Шрифт:
— Что тут понимать? — инспектор развернулся ко мне. — Вы поедите с нами в управление, где я вас допрошу. Пока в качестве свидетеля.
Он выделил голосом слово "пока".
— Свидетеля чего? Зачем всё это? Что вам от меня нужно?
— Не притворяйтесь дурочкой, дамзель! Как вы только что признали, меньше двух часов назад на ваших глазах сбили человека, и по стечению обстоятельств, этим человеком оказался доктор антропологии Роберт Барро, который гостил в поместье "Гиацинтовые холмы" в одно время с вами, однако спешно вернулся в город вчера утром. Причин его отъезда мне не объяснили, но теперь я начинаю думать, что
Он резким движением указал на дверь.
По крайней мере, обошлось без наручников. Полицейские терпеливо ждали, пока я надевала шляпку и дождевик — ни один не вызвался помочь, — брала зонт и сумочку, запирала дверь. Никто не тронул меня и пальцем, но это всё равно выглядело, как арест. Передо мной открыли дверцу, велели подвинуться на середину сидения, один полицейский сел слева, другой справа, шеф-инспектор Астусье устроился рядом с шофёром.
Это сон, безумный сон. Казалось, голова набита ватой, мысли вязли в глухой, душной черноте. Откуда он узнал о Барро? Ах, это как раз просто: свидетели вызвали полицию, при профессоре нашли документы, его имя попало в сводки, привлекло внимание Астусье. Соседи видели, как я разговаривала с погибшим… Всё объяснимо. Надо только взять себя в руки. Я не преступница. И я это докажу.
На повороте к скверу нам встретился таксомобиль. Фирменные оранжевые полосы между его солнечными панелями под дождём казались особенно яркими. Важный водитель в чёрной куртке и лаковом кепи взглянул на полицейский мобиль без интереса, не подозревая, что эта неуклюжая колымага увозит его клиентку. Я представила, как он звонит в дверь дома номер шесть, нетерпеливо поглядывая на наручные часы, и капли дождя блестят на козырьке его кепи моими невыплаканными слезами.
10.2
В поездке на полицейском гибрид-мобиле не было ничего хорошего. Тесный салон пах пылью, табаком и дешёвым одеколоном. Я старалась сжаться в струнку, но мужчины по бокам всё равно давили плечами и коленями. Мобиль въехал во двор городского полицейского управления, остановился у низкого крыльца, и я наконец вышла на воздух, чувствуя себя испачканной.
Массивное шестиэтажное здание тёмно-красного кирпича глядело исподлобья тусклыми глазами окон, зарешеченных, как в тюрьме. Мы вступили в мрачный мужской мир. Дежурный в будке с маленьким окошком, серые пиджаки, грубые голоса, запах папиросного дыма, стук печатных машинок и деловитых шагов. Коридоры, лестницы, коридоры. Пару раз я замечала женщин у дверей кабинетов. Тоже свидетели? Пока.
Кабинет Астусье выходил окнами во внутренний двор на крыши то ли гаражей, то ли ещё каких-то подсобных построек. Интерьер был не лучше: голые крашеные стены, железный шкаф, старый обшарпанный стол, за который инспектор и сел, указав мне стул напротив. Помощник расположился за боковым столиком, приготовив блокнот и карандаш.
— Итак, дамзель Войль, я хочу знать, о чём вы говорили с профессором Барро.
— Ни о чём. Это он со мной говорил. У него странная идея, что оборотни у "Гиацинтовых холмов" охотились за мной.
Я поняла, что говорю о профессоре, как о живом. Горло перехватило. Вспомнилось, как Барро бежал через улицу, потом — промельк серебряной молнии и тело у обочины. С губ сорвалось:
— Я опять не запомнила номер. Даже разглядеть не успела.
— Опять? — нахмурился Астусье.
— Несколько
Рассказать о происшествии на углу Пиньона и Суконной оказалось проще, чем о разговоре с профессором — меньше умолчаний. Собственно, после мысленной ревизии от разговора остались лишь жалкие обрывки. Первую часть — о ресивере правда — я отбросила сразу. Казалось немыслимым заново пройти через унижение, пережитое в подвальной лаборатории "Гиацинтовых холмов". Очевидно, что полиция не пощадит ни мои чувства, ни мои тайны. Карассисам всё сойдёт с рук, а меня инспектор Астусье выпотрошит меня, как рыбу перед фаршировкой. Странные слова о сказках, источниках и надежде континента тоже повторять не стоило. Иначе Барро выглядел бы совсем безумцем — и я вместе с ним. Что оставалось? Только оборотни.
— И зачем вы им понадобились? — спросил Астусье, не скрывая иронии.
— Скорее всего, не зачем. Но профессор Барро считал иначе.
Инспектор бросил изжёванную папиросу в пепельницу, где уже громоздилась горка из смятых белых трубочек, откинулся на спинку стула.
— Вы занимательная личность, дамзель Войль. Появились в Каше-Абри ниоткуда, поселились в доме, который принадлежал человеку, умершему двадцать лет назад. Человеку, который, насколько известно, никогда в этом доме не жил… Вы не дружите с соседями, не принимаете гостей, у вас ни подруг, ни поклонников. За исключением мажисьера Дитмара Карассиса, — Астусье нехорошо усмехнулся. — Похоже, вам есть, что скрывать.
Из ящика стола он достал новую папиросу, сунул в рот.
— По словам соседей, все годы, пока дом пустовал, за его содержанием следили специально нанятые люди. Мы их пока не нашли, но это дело времени. А там выйдем и на адвокатскую контору, назначенную распоряжаться имуществом покойного. Или вы сэкономите нам силы и расскажите всё сами.
Может быть, он прав. Сьер В. К. строго-настрого запретил иметь дело с полицией. Но какой теперь прок в его запретах?
— Я мало что знаю. Бумаги о вступлении в права наследования, которые мне дали подписать, заверил сьер Хаусворт. Кажется, вверху на бланках было название конторы, но я не обратила на него внимания.
— Я бы взглянул на эти бумаги.
— Сьер Хаусворт забрал их, чтобы оформить всё, как полагается, потом передал мне документы на дом.
— Валериан Конрад оставил вам не только дом, но и кругленькую сумму в банке. Вы можете объяснить причины подобной щедрости?
— Он мой двоюродный дед. Мне сказали, у него нет других наследников… Почему вы спрашиваете о наследстве? Какое отношение это имеет к оборотням? Вы ведь их разыскиваете?
— Потому что всё в этой истории крутится вокруг вас, дамзель. И я должен знать, что вы такое. Почему профессор Барро уехал от Карассисов раньше других?
Неожиданная перемена темы сбила с толку.
— Он меня оскорбил. Его попросили покинуть поместье.
— Что произошло? Расскажите подробно.
— Мне неприятно об этом вспоминать. И это не имеет отношения к нападению.
Я едва успела договорить. Инспектор вдруг подался вперёд, глаза его, без того красные, налились кровью, лицо потемнело.
— Здесь я решаю, что имеет отношение к делу, а что нет! — гаркнул он сиплым низким голосом. — Сегодня погиб человек, и я чую, что он погиб из-за тебя! Ты расскажешь мне всё здесь и сейчас, чёртова маленькая лгунья!