Если любишь
Шрифт:
К марту домик встал, как игрушка. Тогда Спиридон, посовещавшись о чем-то со старухой, неожиданно объявил Тихону:
— Ну, сынок, веди теперь Ланьку. Живите себе на здоровье, а нам, старикам, на радость.
— Как это живите? — опешил Тихон.
— Обыкновенно, как семьей живут. Забирай, говорю, Ланьку, сирот ее и поселяйся тут. А мы со старухой в старой хате останемся, потому как душой там приросли. Отрываться теперь незачем.
— Да я с Ланей еще ни о чем таком и не говорил.
—
— Не прозеваю. Но надо же ей опомниться.
— Замужем скорей опомнится! А то чем черт не шутит…
— Ну, этого не будет. — Тихон насупился. Потом сказал решительно: — Ладно, рубить так рубить!
— Вот это мужской разговор.
— Только дом мне этот не нужен, — продолжал Тихон. — Я к Лане перейду.
Тут насупился Спиридон.
— Это почему? Не по нутру отцовский дар? Так дар этот не тебе — сиротам. И теперь уж никто не укорит, что нахапано это. Все видели — кряхтел с утра до вечера. Да и твоего труда немало.
— Все так, однако…
— Не будь олухом! Не доводи меня до греха, — начал свирепеть Спиридон. — А то спалю все к бесу, пусть плывет дымом по ветру.
Он принялся суетливо шарить по карманам, нашел спички, загремел коробком под носом у сына. Тихон усмехнулся, преспокойно отобрал у отца спички.
— Дурной ты, батя!.. Ну ладно, поговорю с Ланей. Сейчас ее все равно дома нет, на семинар какой-то животноводческий вызвали. Как приедет, так и поговорю.
— Без разговоров, за руку веди — и делу конец!
Тихон рассмеялся. Походил по новому дому, присматриваясь, обдумывая что-то. Наконец, видимо окончательно решившись, стремительно вышел на улицу.
Ланя вернулась в Дымелку три дня спустя после того, как произошел разговор Тихона с отцом. Ничего она не знала, торопилась домой — к сестренкам.
Добралась она на попутном грузовике, который вез горючее с железнодорожной станции на лесоучасток. В Дымелку заезжать шоферу было не с руки. Ланя слезла на шоссе, на развилке с проселочной дорогой. Оставалось всего километра три, пробежать их для девушки одно удовольствие.
Было раннее утро. На дороге тонким покровом лежал слепяще-белый, не притоптанный еще людьми, не укатанный машинами снег. Выпал, видно, уже после полуночи, когда движение на дорогах затихает.
Дымелка стояла принаряженная по-зимнему. Разномастные крыши домов — и темные тесовые, и светлые шиферные, и железные, покрашенные в разные цвета, — все теперь были словно под праздничной накрахмаленной скатертью. И на деревьях висели пушистые хлопья, склоняя вниз гибкие, уже почувствовавшие весну ветки.
Но если за деревней распростерлась нежная целина, то на улицах всюду пролегли уже темные тропочки. Как ни рано было, а доярки, телятницы, скотники и другие работники ферм давно вышли на работу.
Председательница тоже несколько часов была уже на ногах. Она успела побывать и у доярок, и у телятниц, и на кроличьей ферме и шла в контору, когда увидела Ланю.
— А-а, явилась, долгожданная! Ну-ну, докладывай, чему доброму научилась.
Ланя принялась оживленно рассказывать, что нового увидела и переняла в совхозе, как это им, дояркам, пригодится в работе.
— Теперь-то я не боюсь! Теперь мы «елочку» освоим как надо… Ох, каких показателей на ней можно добиться!
— Ну-ну, — ласково перебила ее председательница. — Обо всем этом ты нам подробно потом расскажешь. Соберемся все вместе на ферме и послушаем, поглядим, поучимся… А пока предоставляю тебе законный трехдневный отпуск. И от души поздравляю! Желаю счастья полного и взаимного, на всю жизнь неразменного!..
Александра Павловна обняла Ланю, по-матерински поцеловала.
Ланя растерялась. Она ничего не поняла: по какому случаю дают ей отпуск? Почему поздравляют и счастья желают, да еще неразменного?
Председательница, конечно, заметила ее недоумение. Но объяснять ничего не стала. Лишь повторила:
— Будь счастлива, будь счастлива! — И быстро ушла в контору.
Ланя еще с минуту стояла потерянно на улице, потом заспешила домой. Забежала в ограду — и сердце упало. В ограде — ни единого следа. На крылечке, на ступеньках лежал тоже незапятнанный снег.
«Может, девчонки спят еще? — пронеслось в голове. — Чего им рань такую вставать…» Но почему неслышно Тобика? Не скачет, не лает от радости, завидя хозяйку… И вот он — замок на двери! Не свой даже, а чей-то чужой, незнакомый.
Что же случилось? Куда все подевались? Неужели какое несчастье?..
Ланя заглянула в окошко, и ее охватил страх. В доме было совсем пусто: ни кровати, ни сундука с одеждой, ни шкафчика с посудой. Даже занавеска с печи снята.
Лане померещилось, что на заснеженной завалинке краснеют пятна крови. Она чуть не закричала с испугу. Но, приглядевшись, увидела, что это не кровь, а ягоды калины, осыпавшиеся от подвешенной на стене вязанки.
— Чего топчешься, чего высматриваешь? — послышался насмешливый Аришкин голос. — Все добро твое уже два дня, как увезено. И Дорка с Дашуткой тоже там…
— Где «там»?
— Да ты чего дурочкой прикидываешься? — сверкнула узкими глазами Аришка. — Мужик твой управился!..
— Какой мужик? — округлились у Лани глаза.
— Твой законный.
— Ничего не понимаю…
— Вот те здорово живешь-поживаешь, кисель хлебаешь! Замуж вышла, а какой муженек — не знает!