Если любишь
Шрифт:
Идя улицей районного центра, Тихон увидел в одном из палисадников под голыми кустами смородины, среди рыжих опавших листьев светло-зеленый кустик виолы. На зеленом стебельке, повернувшись к солнцу, стараясь вобрать в себя все его скупое тепло, держался желтый, с темно-бархатными крылышками цветок.
— Разрешите, бабушка, сорвать у вас этот цветочек, — как можно мягче попросил Тихон, увидев во дворе женщину, закутанную в теплую шаль.
Она повернулась на голос, глянула неприветливо: наверное, обиделась, что назвали бабушкой. Была она
— Извините, тетя, — поспешил исправить ошибку Тихон.
— Ладно, не виляй, — сухо оборвала женщина. — Какой тебе цветочек надо, зачем?
— Который под кустом… В больницу иду… — Тихон помялся и неожиданно для себя пояснил: — К девушке.
Женщина, ни словом не отозвавшись, прошла среди смородины, сорвала виолу и протянула ему. И тут увидела в руках у него пучок малины.
— Экое чудо! — удивилась она. — Для девушки-то, видать, и зимой малина спеет. А болтают еще: молодые теперь любви не признают!
Тихон пробормотал «спасибо» и ходким шагом заспешил к больнице.
— Ланя Синкина? Это та девушка, которая сегодня утром к нам поступила? — дежурная сестра, молоденькая круглощекая девочка-коротышка, с некоторой робостью глянула снизу вверх на богатыря-парня. — Хорошо, я передам, что ее ожидают…
— Ланя может выйти? — подало Тихону надежду слово «ожидают».
— Почему бы нет? У нее перелом плечевой кости, а ноги целые, — строго сказала сестра. Но тут же защебетала: — Ой, малинка свеженькая!.. Где вы ее откопали? В какой-нибудь оранжерее, да?..
— В лесной.
— Угостите, пожалуйста, ягодкой… Нет, нет, мне только одну, чтобы показать это чудо — свежую малинку под снежком… Вот эту веточку-колючечку, с ягодкой… Спасибо! — Сестра выскользнула за дверь необычно проворно — только белый халатик мелькнул, хлопнул полами, как бабочка крыльями. Больше она уже не появилась, была, видно, деликатной девчонкой, не хотела мешать при свидании.
Ланя пришла не сразу. Тихон уже стал терять надежду, когда дверь медленно распахнулась. А сама Ланя вошла еще медленнее, неуклюже передвигая ногами в больничных туфлях-безразмерках. Тихон стоял потупившись, потому и увидел прежде всего эти странные туфли. Потом, поднимая глаза, парень увидел серый байковый халат, в котором Ланя утопала, как в тулупе, и оттого, наверное, казалась совсем беспомощной.
Нет, беспомощность эта — не из-за халата! Правая рука Лани была странно откинута в сторону. И не свободно откинута, а, полусогнутая, лежала на какой-то металлической полочке с тонкими подставками, которые упирались в особый пояс. В целом все это сооружение сильно напоминало крыло самолета-кукурузника. Но если самолету крылья придают легкость, воздушность, то Ланя с откинутой как бы для взмаха рукой выглядела жалко. Казалось, она испытывает нестерпимую боль и рука ее не просто лежит на этой полочке-подставочке, а намертво приделана к ней.
— Сильно больно? — спросил он, с состраданием глядя на руку Лани, на ее осунувшееся лицо.
— Почти не больно, — отозвалась Ланя смущенно, словно извиняясь, что так убого выглядит.
Тихон недоверчиво покосился на полочку-подпорочку, но сразу же отвел взгляд в сторону. Невмоготу ему было смотреть на нее.
Замолчали, оба чего-то стыдясь, не находя, о чем говорить. Тихон понимал, что Ланю не мог обрадовать его приход. Другое дело, если бы не произошел разрыв с Максимом, и Максим примчался навестить ее, — вот тогда была бы ей радость. А то, что он явился, — это для нее лишняя боль. По-умному разобраться, так вовсе не следовало ему теперь приходить сюда. Но спокойно разбираться, как да что лучше сделать, — это было не в натуре Тихона. Он отправился в больницу не рассуждая. И лишь сейчас сумрачно опустил голову.
— А ты почему не уехал? — спросила наконец Ланя, чтобы нарушить тягостное молчание. Спросила и спохватилась: опасный вопрос. Она просяще глянула на парня: извини, мол, не надо отвечать. Однако Тихон не захотел внять ее просьбе.
— Сама знаешь! — сказал он. — А хочешь — объясню. Я думал — отклеиться от тебя, а оказалось…
У Лани полыхнули румянцем щеки, а глаза потемнели. Впрочем, этого Тихон не успел разглядеть. Ланя быстро потупилась, сказала почти страдальчески:
— Не надо об этом! Ну как ты не можешь понять!..
Но Тихона уже обуял бес упрямства.
— Не надо — не буду. Только все равно никуда не поеду, пока тебя не выпишут! Стану здесь торчать неотступно.
— А выпишут?
— Выпишут — куда ты, туда и я! Даже на шаг теперь не отстану!
Губы Лани тронула чуть приметная улыбка.
— Мальчишество же это.
— Пусть! — упрямо стоял на своем парень.
— Ну, как знаешь, — поморщилась Ланя.
Тихон заметил это. В душе у него сразу проснулась жалость.
«У нее рука сломана, а я…» — выругал он себя. И замолчал смущенно.
Букет Тихон прятал за спиной. А теперь, чтобы загладить свою вину, неловко протянул его Лане.
— Малина?! — изумилась девушка. — Где же ты раздобыл все это? Просто чудо, снег ведь уже выпал…
Тихон лишь преглупо ухмылялся.
Преподнеси этот букет Максим, сердце Лани переполнилось бы счастьем. А теперь лишь острая боль стеснила грудь. Но все же не одна боль была в душе. Возникло и чувство благодарности к этому вот упрямому, глупо усмехающемуся богатырю.
Ланя взяла букет здоровой рукой, поднесла ко рту. Хотела ухватить губами сочную ягодку, но укололась о ветку, и слезы сверкнули у нее в глазах.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
На новогодние праздники Максим приехал домой.
За эти месяцы он отправил Лане не одно письмо, но все они остались без ответа. Только раз пришла открытка, и то не из Дымелки, а из райцентра.
«Никто и никогда не завоевывал еще любви унижением», — написано было Ланиной рукой.