Если любишь
Шрифт:
Телятник был новый, но при постройке не хватило тесу на крышу, и ее осенью покрыли наспех соломой. Зимой на крышу навалило метровый слой снега. И теперь при первой же затайке сквозь солому стала сочиться зеленоватая капель.
«Так телята живо воспаление легких схватят! — обеспокоенно подумал Максим. — Начнется падеж… Сколько говорим о подъеме животноводства, а вот поди ж ты!..» Максим взял лопату и полез на крышу.
«А Шурке все-таки мораль прочитаю! Неужели не могла сообразить, что снег надо было скидать до затайки? Да
Разговор, однако, получился совсем негаданный. Максим сбросил с крыши уже больше половины снега, когда увидел: к телятнику шла, плавно покачивая полными плечами, Алла. На коромысле она несла два ведра муки, видно, для подкормки телят.
«Зачем она сюда?» — мелькнуло в голове парня. Делая вид, что не заметил Репкину, Максим отсек лопатой и спустил с крыши увесистую глыбу снега. Только ничего из его хитрости не вышло. Алла поставила ведра на дорожку, задрав голову, глянула на парня лукаво и сказала:
— Здравствуй, Максимчик! Помочь мне пришел?
Максим едва не выронил лопату.
— Как, то есть, тебе?
— Ну, если уж говорить абсолютно точно, так не мне, а моим телятам, — игриво продолжала Репкина.
— Но ведь телятница здесь…
— Я!.. — заключила победно Алла.
— Подожди, подожди, — не вдруг сумел опомниться Максим. — Шурка же работает…
— Хватился! Три дня назад перевели ее в доярки вместо Лучковой. Та заболела. А телятницей временно меня поставили…
«Временно» — это слово окончательно убедило Орехова, что Алка говорит правду. Репкину на всякой работе в колхозе считали «временной».
После окончания десятилетки Алла ездила в институт, но не прошла по конкурсу. Вернувшись домой, она работала, по ее словам, на должности «куда пошлют». Была за последний год и учетчицей в тракторной бригаде, и заведовала нефтескладом, а зимой подменяла доярок и телятниц, если какая-нибудь из них уходила в декретный или обычный отпуск. Конечно, могла она выбрать ту или иную работу по душе, не метаться с места на место, да не хотела. Найди постоянное дело — надо все силы вкладывать в него, отвечать за результаты. А работаешь временно — можно рассчитывать на поблажку. Не освоился, дескать, человек, оттого и промахи. Кроме того, постоянно Алла вообще не собиралась жить в деревне. Она отрабатывала здесь лишь двухлетний трудовой стаж, чтобы потом поступить в институт вне конкурса.
Все это знал Максим. Понимал он и другое: нет у Аллы настоящей любви к нему. «Охотится» она за ним отчасти со скуки, а больше потому, что вообразила — перед ней не устоит ни один парень. «Да, попал я с этой крышей в переплет, — подумал Максим в смятении. — Ланя может решить, что для Алки стараюсь…».
А Ланя — вот она, идет мимо. Что делать? Бросить лопату, соскочить побыстрей с крыши? Поздно уже. Да и стыдно: вроде нашкодил и хвостом завилял… Ланя шла, будто не видя ни Максима, ни Аллы.
— Здравствуй, Ланя, — непослушным голосом сказал Максим. — Погоди немножко, я к тебе шел…
— Здравствуй, — спокойно отозвалась Ланя.
Алла объявила со смехом:
— Внимательный кавалер — позаботился даже о моих телятах.
— Телята, положим, не твои и не мои, а колхозные, — отрезал Максим. — И снег я счищаю, чтобы не заболели они от сырости.
— Спасибо, вразумил, — иронически сказала Ланя и пошла к молочной ферме.
«Не поверила, — оскорбленно подумал Максим. — Пусть не верит. Главное — совесть была бы чиста…».
Он взял себя в руки, скидал остатки снега, неторопливо слез, сдержанно попрощался с Аллой. Но на ферму уже не пошел: ясно было, сегодня Ланя все равно не захочет слушать ни о каком кино.
Конечно, легкая эта ссора не могли оттолкнуть их друг от друга. Но помирились они не сразу.
Была весенняя ночь с первым громом и первым дождем. Дождь хлынул неожиданно. Во всяком случае, Максим, возвращавшийся с комсомольского собрания, «заметил» его только тогда, когда ливень с шумом обрушился на него. Впопыхах парень кинулся под первое попавшееся укрытие. Это оказалось крылечко детских яслей.
И только Максим скрылся под навесом, как сверкнула молния, коротко ударил гром. В то же мгновение на крылечко метнулась еще одна фигура. При вспышке молнии Максим узнал Ланю.
Узнала и она его. От испуга девушка, наверное, совсем забыла про размолвку. Она с разбегу прижалась к Максиму, воскликнула:
— Ох, Орешек, как я рада, что ты тут!
«Орешек!» — так звала Максима одна мать. И оттого, что Ланя назвала его так же ласково, у парня все перевернулось внутри. Он схватил девушку за плечи, с жаром произнес:
— Ланюшка, долюшка моя!..
Кто знает, к чему сказал он эти слова! Думал совсем другое, заранее, давно еще решил, что и как сказать, — и вот бухнул! Но девушке, видимо, по душе пришлось такое признание. Она доверчиво прижалась к Максиму. И лишь минуту спустя прыснула смехом:
— Но… почему… долюшка?
— Потому, что ты для меня неминуема, как судьба! — убежденно сказал Максим.
Дождь прошел скоро. Но парень и девушка еще долго, вплоть до самого рассвета сидели под навесом крыльца.
Недавнее отчуждение между ними растаяло, как растаяли последние снега возле заборов. И счастье, верилось им, ничем уже больше не омрачится. Но не одно еще испытание ждало их. Не случайные недоразумения, как на этот раз, а серьезные испытания, подготовленные для них злой рукой.
В тот же день, когда Максим шел из школы мимо дома Репкиных, он увидел Аллу, неумело подпиравшую осиновым колом повалившийся плетень.
— Ой, Максимчик, вот к счастью подгадал! — воскликнула девушка измученным голосом. — Помоги, пожалуйста, поставить городьбу. Ночью в грозу повалило, а отец уехал…