Если любишь
Шрифт:
— Расскажу, все расскажу, а сейчас и так уж опаздываем. Давай шевелиться побыстрей.
К концу дойки подъехал на ходке зоотехник. Привязал к пряслу сытого, с желобом на спине, мерина, спросил, как обычно:
— Чем порадуете?
Иван Семенович навещал лагерь часто. Особенно с тех пор, как девчата стали доить попарно свое стадо. По-разному отвечали ему доярки: либо с унынием — не шибко дело клеится, либо весело — добились своего! Но всегда были довольны тем, что зоотехник не забывает о них. А ведь забот у него и без того полон рот. Надо обо всех фермах — и молочной,
Особое уважение вызывал Иван Семенович у Лани. Уж она-то знала, каково достается с ребятишками. И сейчас Ланя очень обрадовалась приезду зоотехника.
— Иван Семенович, вы вех хорошо отличаете от других растений?
— Гм… — хмыкнул зоотехник. — Уж как-нибудь отличу. А что тебе понадобилось экзаменовать меня по ботанике?
— Не экзаменовать, что вы! — смутилась Ланя. — Показать вам хотела… Вот…
— Гм… — еще раз хмыкнул зоотехник. — Самый сортовой вех. — Он достал из кармана перочинный ножик, разрезал клубень вдоль. — Смотри: поперечные пустоты. У веха всегда так… Но где ты его выкопала? В Лешачьем логу? Мы вроде прошлой осенью и нынешней весной весь вывели.
Ланя рассказала.
— Гм… — громче прежнего хмыкнул он. — Дело нешуточное. Знать, крепко ты кому-то насолила, если корову вздумали отравить. И придумано хитро. Не попался бы тебе клубень под ногу — попробуй потом догадайся, где корова этот вех съела.
Теперь и Ланя со всей очевидностью поняла: против нее ополчился страшный, изворотливый человек. Но кто именно? Невольно вспомнился прокол шланга. Конечно, тогда все они, даже дядька Сивоус, пришли к выводу, что это случайность. Но если случайности повторяются?.. Неужели все-таки Алка способна на такое?
Лане стало зябко. И, видно, не одной ей пришли в голову подобные мысли. Шура сжала локоть подружки.
— А что я тебе советовала? Держи ухо востро!
Хотя Шура так определенно раньше не говорила, Ланя поняла ее: она тоже вспомнила об Алке, подумала, что все это не случайно.
Одно сомнительно. Если Алка проколола шланг и подбросила вех, то с чего же так отчаянно стала она мстить? Обидно ей из-за Максима, это понятно. Но на что она могла надеяться, чего хотела достигнуть? Проколы — это же пустяк, нашли и заклеили. Только колхоз из-за временного перехода на ручную дойку потерял несколько литров молока, она же, Ланя, никак не пострадала. Что для кино не сняли, так не больно еще и заслужили. И Буренку бы отравили — ведь этим не убили бы любовь. Не по расчету, не из-за коровы полюбил ее Максим. А она его и подавно. Нет, все-таки ничего не попятно.
— А если из-за Тобика все вышло? — неуверенно сказала Ланя.
— Кто это такой — Тобик? — насторожился зоотехник.
— Щенок-то наш. Я же говорила, как он с вёхом скакал. Может, он и притащил его откуда-нибудь?
— Откуда он мог притащить? Разве ваш щенок по сограм рыскает и, вроде свиньи, клубни выкапывает?
Шура захохотала.
— Я не то хотела сказать, — вспыхнула Ланя. — Может, он где в деревне, у соседей вех отыскал.
— Едва ли кто будет хранить такую драгоценность, — усмехнулся Иван Семенович.
— Я теперь в оба буду глядеть! — пообещала Ланя.
Но держаться начеку было уже поздно. Конец этой истории с вёхом оказался страшным.
Потолковав еще с Ланей и Шурой о надоях, подкормке и о подготовке к недалекому уже переводу коров на стойловое содержание, зоотехник уехал. Вех он забрал с собой. Собирался показать председательнице, посоветоваться с ней, как оградить Ланю от таких «подарков».
Пастух угнал стадо обратно на луга. А Ланя с Шурой, отправив молоко на маслозавод, пошли помогать убирать свеклу.
Культура эта была для колхоза новой, сеяли ее пока немного и специальных машин для уборки не имели. Выпахивали клубни обыкновенным тракторным плугом, а собирали и обрезали вручную. Заняты этим делом были многодетные и пожилые колхозницы: работать в поле постоянно им было трудно, они являлись как бы резервной силой, которая привлекалась лишь в горячую пору. Хотя свекла предназначалась не коровам, а свиньям, доярки тоже ежедневно трудились на уборке в свободные часы.
Только в этот день Лане и Шуре лучше бы не ходить на свеклу. Хотя поле лежало недалеко от лагеря, доильную установку, будочку-дежурку и дощатый сарайчик, где находились телята, — все было видно хорошо и девушки не забывали присматривать за лагерем, они все-таки не увидели, да и не могли заметить, что там творится неладное. Хромая корова, оставшаяся в загоне, начала странно толстеть. Она то и дело жалостливо мычала, беспокойно хлестала себя по пухлым бокам хвостом, увешанным репьями, как бусами, и, переходя с места на место, припадала уже не только на больную ногу, а спотыкалась на все четыре. Ничего этого не заметили доярки. Да и не следили они за коровой, опасались лишь, не появился бы возле установки кто-то посторонний.
Когда Ланя и Шура вернулись перед вечерней дойкой со свекловичного поля, корову уже раздуло донельзя. Тяжело дыша, она лежала у городьбы. Но девушки и теперь не в первую минуту обратили на нее внимание. Ланя занялась смазкой двигателя, а Шура стала растапливать печь, чтобы до прихода стада согреть воду. На растопку Шура обдирала кору с березовых жердей изгороди. И тут лишь увидела корову.
— Ой, Пеструха-то! — закричала она истошно.
Ланя с перепугу выронила масленку, не помня себя кинулась к подруге.
— Ой, посмотри: живот как барабан! — продолжала кричать Шура, хотя Ланя была рядом. — Объелась, видно, кукурузы.
— Гонять, гонять надо!
Девушки принялись хлестать корову хворостиной.
Бедная скотина кое-как поднялась, однако ноги у нее подломились, и она тяжело рухнула на землю. Тогда доярки стали что есть силы давить, мять руками ее бока, напоили из бутылки керосином пополам с водой. Такую неотложную помощь доводилось им оказывать коровам и раньше, и всегда нехитрый этот способ лечения оправдывал себя. Теперь, наверное, слишком запоздали они с помощью. Корове легче не становилось.