Если любишь

Чебаевский Николай Николаевич

На выезде с проселка на тракт в глубоком кювете сидел грузовик-порожняк. Шофер безжалостно рвал машину, пытаясь, выехать вперед или спятиться назад, но колеса грузовика лишь больше увязали в грязи.

— Заглуши мотор, сцепление сожжешь! — сердито крикнул Трофим Егорович. — Чуешь, как воняет горелым?

— Леший знает, чем тут воняет, — зло отозвался шофер, сбрасывая, однако, газ. — Из-за какой-то плевой ямки машину гробишь, а начальству — чихать.

— Не знаю, как оно, начальство, а вот ты чихать горазд, — усмехнулся Трофим Егорович.

— При чем тут я?

Трофим

Егорович не ответил ему, а повернулся к Дине и, как бы продолжая их дорожный разговор, сказал:

— Видишь, какие тюхи-пентюхи бывают? Засыпать бы эту ямку, две-три машины гальки привез — и все дело. Так нет, ждет руководящего указания.

— А как иначе? Будет наряд, оформят путевой лист — хоть сто машин привезу. А нет — не моя забота.

— То-то и оно — не твоя. Была бы твоя, не поехал бы порожняком, а попутно галькой загрузился.

— Еще чего! Я загружусь, яму завалю, а другие с песнями кататься будут?

— Та-ак… — Глаза Трофима Егоровича сделались колючими. — Для других ты, значит, пальцем не согласен пошевелить? А ежели эти «другие» яму засыплют — ездить будешь?

— Да я что… — заюлил шофер. — Попутно и я бы привез… Только если и другие…

Подошла еще машина. Вел ее Степан. Он выскочил из кабины, ни слова не говоря взял на буксир застрявший грузовик, выдернул на сухое место. И, словно догадавшись, о чем шла речь, сказал потом:

— Вот что, Гошка, давай-ка завтра подбросим гальки, завалим к дьяволу эту грязюку…

— Слышишь, а? — обрадованно подмигнул Трофим Егорович Дине. — Это тебе не тюха-пентюха, который за другого переработать боится! — И, обращаясь уже к Степану, сказал по-отцовски тепло: — Так всегда живи, парень! Одну да другую яму у себя на пути заровняешь — дорога для всех легше будет. А галькой нагрузиться мостовики помогут. У них там экскаватор, долго ли ковшик зачерпнуть. Я вот зайду, договорюсь…

— Держи карман шире! — хмыкнул Гошка. — Для них эта яма вовсе чужая. Они в город шоссе тянут и тут сроду не ездят.

— «Чужая»! — взбеленился Трофим Егорович. — Для чухи — все люди свинюхи, а кто сам человек, тот и в другом человека видит, понимает: все кругом наше, кровное.

Трофим Егорович сказал Дине, чтобы она ехала со Степаном в Дымелку, а сам, не откладывая дела в долгий ящик, направился к реке, к мостовикам.

Таким его и запомнила Дина — упрямо шагающим вперед. Не знала она тогда, что видела «пехотинца» в последний раз.

До моста старик не дошел. Внезапно у него перехватило дыхание, зашлось сердце. Перед глазами замельтешили какие-то букашки, вроде комаров-толкунцов, которые стайками крутятся в воздухе теплыми летними вечерами. Почти бессознательно Трофим Егорович сделал еще несколько шагов, потом рухнул на дорогу. И больше уже не пошевелился, как говорят в народе, умер па ходу.

Хоронили «пехотинца» на следующий день. Погода стояла сырая, ветреная. По небу ползли низкие лохматые тучи. Кладбище было на горе, в осиннике, и невольно казалось, что тучи задевают за вершины деревьев, оттого и сыплется порывами мелкий дождь.

Несмотря на дождь, вся деревня провожала в последний путь старого коммуниста. Дина тоже пришла. И здесь, на кладбище, суждено ей было испытать опять несколько незабываемых минут.

Когда гроб стали опускать в могилу, на дороге возле кладбища показался трактор, который волок за собой комбайн. Все, конечно, услышали лязг гусениц, рокот мотора, но никто не обратил на это внимания: мало ли зачем и куда идут машины. Лишь Дина оглянулась и поразилась: она увидела за штурвалом Тихона.

Еще тогда, когда похоронная процессия двигалась деревней, девушка заметила, что Тихона нет среди провожающих. Это покоробило ее. Она знала, что дядя и племянник не очень ладили между собой. Всего неделю назад Трофим Егорович закатил Тихону крепкую взбучку — парень косил комбайном пшеницу на свал и допустил высокий срез. «Пехотинец» самолично отобрал у него красный флажок, полученный за хорошую выработку. Но чтобы из-за этого на похороны не прийти — какое же надо иметь злопамятное сердце! А уж с вызовом ехать мимо кладбища, когда родного дядю отправляют в последний путь — это было кошмарно глупо, нестерпимо чудовищно!..

Но что это?.. Трактор с комбайном свернул к кладбищу! И вдруг комбайн загудел протяжно, тоскливо…

«С ума они спятили!» — ужаснулась Дина. Она ожидала, что появление трактора и комбайна у кладбища вызовет ропот, всеобщее возмущение. Но люди встретили их доброжелательно.

— На этом агрегате работал раньше Трофим Егорович!.. — прошелестело по толпе. — Догадались ребята, как почтить трудового человека… Молодцы!!

Тут и Дина сообразила: агрегат находился где-то недалеко в поле, и Тихон специально сбегал, пригнал его, чтобы отсалютовать гудком на могиле старого партизана, красноармейца, комбайнера и тракториста. Склонив голову, Тихон стоял на мостике без кепки, мокрые волосы его блестели, на лице была неподдельная скорбь. И если за минуту до этого Дина ужасалась его бессердечию, то теперь удивилась чуткости его души.

Речей на могиле не было. И, может быть, поэтому Дине запомнились обыкновенные, мудрые в своей простоте слова их студенческой поварихи. Беззвучно и оттого особенно горько плача, она тихо сказала:

— Прощай, Егорыч!.. Ты умер, как жил… За людей…

А когда возвращались с кладбища, Дина вдруг вспомнила: Трофим Егорович не дошел до мостовиков. И также вдруг, вся встрепенувшись, решила: она сходит туда вместо него! Попросит экскаваторщика зачерпнуть два-три ковша гальки, нагрузить машины. А потом она съездит со Степаном и этим Гошкой и сама заровняет яму у тракта.

Ей обязательно надо было сделать это в память о хорошем человеке, который помог ей обрести веру в свои силы. Ей надо было это и для себя: она верила, что если заровняет эту яму на дороге, то легче ей будет идти по жизни…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

С тех пор как Максим наладил школьный грузовик и сам стал отвозить зерно от комбайна на ток, минуло несколько дней. Деньки эти были такими уплотненными, что в сутках оставалось на сон лишь три-четыре часа. Домой он не ездил — ночевал на полевом стане, где кроме него поселились и Тихон и другие механизаторы.