Если не наступит завтра
Шрифт:
Особенно сдружился Роман с преподавателем иври¬та. Авраам, или Ави, как представился он при первом знакомстве, был лет на пять старше Романа, но строгого педагога из себя не корчил. Группа у них подобралась не-большая – всего девять человек, репатрианты из разных стран. Из СССР Лучинский был единственный. На за¬нятиях пытались разговаривать только на иврите. Если к Ави кто-то обращался с вопросами на ином языке, он делал вид, что не слышит. Объяснял значение слов всеми доступными методами, включая мимику, жесты и игры.
***
Однажды во время ужина Ави обратился к Роману с неожиданным
– Так ведь рабочий же день…
– Пустяки, с начальником мастерской я договорился, он тебя отпускает. Побродим по городу, посидим в кафе у фонтана «Дизенгоф-центра», оттуда вид открывается просто чудесный, – увещевал его Ави, а потом доба¬вил: – К тому же с тобой хочет поговорить один твой знакомый.
– Какой еще знакомый? – удивился Роман. – От¬куда у меня в Израиле знакомые, кроме здешних?
– Ну, завтра сам увидишь, – туманно ответил Ави. – Значит, договорились?
– Хорошо, давай съездим, – ответил Роман, уже по-нимая, что за этим предложением кроется нечто иное, чем обычная прогулка.
Этому разговору предшествовала целая череда напря-женнейших совещаний в неприметном строгом здании без всяких вывесок и каких-либо иных опознавательных знаков, а еще ранее – кропотливая деятельность людей, которые не всегда даже знали, с какой целью и для чего выполняют они возложенную на них миссию.
О полученных сведениях бригадному генералу до-кладывал майор Эфраим Гуральски, а затем они вместе отправились на доклад к одному из руководителей изра-ильской разведки.
– Предпринятая нами проверка, – сообщал генерал своему непосредственному шефу, – дала довольно любо¬пытный результат. Мать Лучинского влюбилась в молодые годы в арабского коммуниста Джамала Зевар-ага. Судя по-всему, это был тот еще конъюнктурщик. Поняв, что в СССР его жить не оставят, он познакомился в Москве с некой шведкой и вместе с ней сумел удрать в Стокгольм, где проживает и теперь. Он ничего не знает не только о существовании своего сына, но даже и о беременности своей бывшей возлюбленной не догадывался. Удрал, как последний трус, даже не попрощавшись с любимой. Лу- чинский уверяет, что в их семье о его биологическом отце говорить было не принято и он даже имени его не знает.
– Сомнительно, господа, вам так не кажется?
– Кажется, – согласно кивнул генерал. – Но сути дела это, по большому счету, не меняет.
– Вот как раз по большому счету и меняет, – резко возразил шеф разведки. – К чему скрывать такую оче-видную деталь, какая истинная причина в этом сокры¬та?.. Не исключаю, конечно, мысль, что за этим могут быть причины сугубо семейные, нежелание говорить о личной жизни матери, тем более что ее уже нет, но, воз¬можно, причина куда более серьезна. Ну, хорошо, к этому мы еще непременно вернемся. Что в остальном? – и он испытующе взглянул на майора.
– В остальном все подтверждается. Рос себе парень, увлекался радиотехникой. Директор его школы, сейчас он на пенсии, выпускник факультета восточных язы¬ков местного университета, занимался с мальчишкой арабским, готовил к поступлению на свой бывший фа-культет. Понятное дело, его на вступительных экзаменах срезали – с подобной биографией на такой
Способный парень вынужден был работать телевизион-ным мастером в обычном ателье при доме быта. Потом засобирался в Израиль. О причинах отъезда никому не говорил. Да и говорить к тому времени было уже не с кем. Из родных никого не осталось, а близких друзей не было, он вообще довольно замкнутый.
– Считаете, у нас вполне достаточно данных, чтобы провести с ним установочную беседу?
– Полагаю, что так, – высказался генерал.
– Кто будет беседовать?
– Майор Гуральски. Они уже встречались в аэропор¬ту Бен-Гуриона, так что эффект первого знакомства мы можем вполне логично использовать.
– Не возражаю, – подвел итоги совещания руково-дитель. – С этого момента докладывать обо всем, что касается Волка, будете мне лично. Удачи!
***
…В Тель-Авиве все было так, как обещал Ави. Снача¬ла они погуляли в центре, выпили кофе у фонтана огром¬ного торгового центра «Дизенгоф», а потом оказались у входа в высотное здание в самом центре города.
– До недавнего времени это было самое высокое зда-ние Тель-Авива, но скоро построят еще выше, – пояснил Ави. – Здесь полно всяких магазинов, офисов, даже пра-вительственных учреждений.
Они вошли в огромный холл, поднялись в просторном лифте и оказались перед глухой дверью без всяких табли-чек. Пропел приятную трель электронный звонок, с тихим жужжанием замка отворилась дверь, и навстречу вышел черноволосый смуглый мужчина, показавшийся Роману знакомым. Он напряг память и припомнил, что с этим человеком встречался в аэропорту, когда прилетел в Изра¬иль, – тот вручал ему удостоверение нового репатрианта и убеждал поехать в кибуц. Роман и не заметил, куда исчез Ави. В небольшой комнате, где из мебели были только два глубоких кресла и низенький столик, они остались вдвоем.
– Можешь называть меня Шай, – сообщил Гуральски на достаточно приличном, лишь с легким акцентом, русском языке. – Ну а твое имя я, конечно, помню. – Разговор у нас будет долгим, так что давай закажем кофе, чай или другие напитки. А может быть, ты голоден, тогда нам принесут сэндвичи.
– Нет, спасибо, – отказался Роман. – Я бы с удо-вольствием выпил холодной воды.
– Ну что ж, воду сейчас принесут, а пообедаем поз¬же, – легко согласился его собеседник. – Ну, а пока по-беседуем. Как ты относишься к Израилю? – огорошил он Романа первым вопросом, показавшимся ему каким-то чересчур уж лобовым.
– Что значит «как отношусь»? Нормально отношусь. В кибуце мне нравится, учу язык, работаю, отдыхаю. Мо-жет, вас что-то конкретное интересует, так вы уточните.
– Хорошо, уточню. Конечно, те четыре месяца, что ты здесь провел, слишком небольшой срок… Но все же спрошу. Считаешь ли ты Израиль страной, которая мо¬жет стать твоей родиной? Настоящей родиной?
– Это и правда вопрос, на который так сразу не от-ветишь. Вы же наверняка знаете, что жизнь в кибуце довольно замкнутая, особенно у меня – работа, учеба. Я еще мало что видел, почти ничего не знаю, ни обычаев, ни людей. Пока мне все нравится и я ничего плохого про Израиль сказать не могу.