Если он грешен

Хауэлл Ханна

— Думаю, мне стоит написать домой о том, что произошло, — сказал Эштон. Болезненно поморщившись, добавил: — Придется рассказать родным хотя бы часть правды. Иначе они обидятся: подумают, что я отстранил их от участия в столь важном для нас всех деле. Они знали, что я ухаживал за Клариссой, но рассчитывали, что я хотя бы предупрежу их о том, что готовлюсь сделать ей предложение. И вот сейчас — это объявление о помолвке… Они живут совсем недалеко от Лондона, так что в скором времени новость до них дойдет.

— И ты еще должен найти кольцо, — заметил Брант. — В этом я мог бы тебе помочь.

— Ты носишь с собой обручальные кольца? — с усмешкой спросил Эштон.

Брант пропустил слова друга мимо ушей.

— Это небольшой подарок, который я намеревался сделать своей последней любовнице до того, как застал ее в постели с дворецким. — Брант улыбнулся, когда Эштон рассмеялся. — Я посчитал, что поступил благородно, позволив ей жить на моем содержании еще два месяца. Поверь, это вполне приличное колечко с бриллиантом и сапфиром.

— Очень любезно с твоей стороны, но я…

— Эштон, не трать те немногие деньги, что у тебя остались, на эту хитрую девицу. Усмири гордыню. У меня есть кольцо. Возьми его. Отдашь мне его потом.

— Ты не думаешь, что я на ней женюсь?

— Я не хочу, чтобы ты на ней женился, особенно после этого обмана. Но если ты все же на ней женишься, то все равно подаришь ей фамильный изумруд. Если же ты не подаришь ей изумруд, она вернет тебе это колечко. А если не случится ни того ни другого, то и беспокоиться не о чем. Считай, что это мой подарок, поскольку последний подарок оказался неудачным и я получил обратно свои деньги.

Эштон с удивлением взглянул на друга:

— Тебе вернули деньги? Неужели миссис Крэтчитт с ними рассталась?

— Да, рассталась. Вернула все до последнего пенни. Вероятно, ты был слишком зол, чтобы спросить, чем я занимался, пока ты провожал даму до дома.

— Я все еще считаю, что миссис Крэтчитт надо лишить ее коммерции.

— Непременно, — кивнул Брант. — Ради репутации малышки Пенелопы вся правда о случившемся не может быть разглашена, но мало-помалу слухи перекроют поток клиентов, на которых эта тварь зарабатывает себе на жизнь.

Эштон был несколько удивлен силой того гнева, что услышал в голосе Бранта. Конечно, он разделял чувства друга, но его-то гнев объяснялся чувствами к Пенелопе, которую похитили и едва не принудили стать проституткой. Он чувствовал себя великим грешником уже потому, что втайне мечтал, чтобы спасение пришло чуть позже, после того как он удовлетворил бы то яростное желание, что пробудила в нем Пенелопа.

Душевное смятение Эштона лишь усилилось за двое суток, что прошли с той памятной ночи, поскольку в памяти его постоянно всплывали слова Пенелопы. И не только слова. Он вспоминал те «мелочи», которые не замечал или не хотел замечать тогда, «мелочи», явно указывавшие на то, что она невинна. Но ведь кое-что из того, что она говорила, не могло быть правдой? Или все же могло?

— Ты думаешь, Пенелопа… невинна? — пробормотал он, покосившись на друга.

— Ты хочешь спросить, был ли ты на волосок от того, чтобы лишить Пенелопу девственности на потеху этой старой вороне? — Брант кивнул: — Да, я считаю, что она невинна. Я провел с ней совсем немного времени, но почти уверен в этом. А если и есть у меня некоторые сомнения, то это от моего застарелого цинизма. — Он улыбнулся: — Так что не переживай, Эштон. Поверь, не каждая женщина приходит в бордель уже после того, как получила суровый урок, если можно так выразиться. И далеко не все по своей воле ступают на эту дорожку.

— Примерно так Пенелопа и сказала. «Вы действительно думаете, что женщина просыпается однажды утром и думает: а не стать ли мне шлюхой?» Да, кажется, именно так она сказала.

Брант усмехнулся, но тут нахмурился.

— Я раньше думал, что заведения вроде борделя миссис Крэтчитт отличаются от прочих. Мне казалось, что в заведениях, где обслуживают исключительно джентльменов, девушек не привлекают к работе такими вот способами. Выходит, я был не прав. Возможно — даже наивен.

— Проклятие! Теперь я начинаю думать, что все рассказанное Пенелопой — правда. Я до сих пор не могу забыть ее слова. И ведь она действительно оказалась совершенно невинной… А мне поначалу казалось, что она просто недавно занимается этим ремеслом, поэтому не очень-то похожа на настоящую шлюху. Но теперь мы знаем, что ее похитили. И знаем, что ее опоили наркотиками. Однако… Неужели она действительно дочь маркиза?

Брант едва не поперхнулся своим кофе. Ему потребовалось какое-то время, чтобы унять кашель. Затем он с ухмылкой спросил:

— Пенелопа сказала тебе, что она дочь маркиза?

— Если я правильно помню, она сначала сказала, что не является девушкой миссис Крэтчитт, а я довольно ехидно спросил, кто же она тогда такая. И она в ответ сказала примерно следующее: «А если я скажу вам, что я дочь маркиза и что меня похитили прямо на улице, а затем продали миссис Крэтчитт? А потом насильно опоили зельем, надели на меня этот скандальный наряд и привязали к кровати?»

— И ты ей не поверил?

— А ты бы поверил?

— Не во всем. Слова о том, что она дочь маркиза, вызывают сомнение.

— Да, действительно… С какой стати семья маркиза стала бы жить в таком месте?

— А может, ее отец был подвержен тем же порокам, что и твой? Может, теперь этот дом — все, что способна позволить себе семья покойного? Хотя не исключено, что она дочь маркиза и его любовницы, с которой тот прожил вместе не один год. Ты узнал ее фамилию?

— Уэрлок, я думаю. По крайней мере именно эту фамилию я прочел на табличке над входной дверью. Довольно странная такая табличка… «Хижина Уэрлока» — вот что на ней значится.

— Да, действительно… Странное название для дома. А может, это какая-то семейная шутка? Но Уэрлок — безусловно, дворянская фамилия, в этом я абсолютно уверен. Надо бы провести изыскания на сей счет, но делать все нужно очень осторожно. Возможно, она сказала правду. К сожалению, мы с тобой не можем похвастать, что знаем все о каждом маркизе в Англии. Так что отбрасывать вероятность того, что она действительно дочь маркиза, я бы не стал. — Брант с веселым удивлением взглянул на приятеля: — Ты что, чем-то огорчен?