Если он поддастся
Шрифт:
– Но у тебя ее глаза, – прошептал малыш. Он потянулся к Олимпии, и та взяла его за руку.
– Иногда дьявол заводит себе семью – как в моем случае. Мой отец женился на нем.
Генри кивнул:
– Моя мать тоже плохая. Она продала меня мистеру Серрилу за десять гиней.
Олимпия почувствовала вкус желчи во рту, но подавила тошноту.
– Расскажи, Генри, какой он из себя, тот тощий мужчина? – Гнев помог побороть тошноту, когда мальчик описал дворецкого из Филдгейта. – Похоже, Уилкинз был не просто шпионом твоей матери в Филдгейте, Брент.
– Да, увы… Генри, ты сможешь описать мужчину, который появлялся здесь с моей матерью?
– А вы не хотите узнать, как выглядели те, что приходили с тощим? – спросил мальчик.
– Я узнаю о них, когда как следует поговорю с этим тощим.
Генри кивнул и описал им мужчину, который приходил вместе с леди Маллам, когда они привезли в заведение мальчика по имени Ноа и получили за него, как ему показалось, приличную сумму. Выражение лица Брента подсказало Олимпии, что он узнал этого человека, но она не стала сразу же выяснять, кто это был.
– Ты знаешь, на каком этаже держат мальчиков?
– Все мальчишки живут на этом этаже или этажом ниже. Девчонки – на верхних этажах. Мистер Серрилл тоже живет там. Вы собираетесь помогать всем?
– Таков наш план.
– Это было бы замечательно!
Олимпии показалось, что Генри не поверил им: его голубые глаза потемнели от отчаяния. Казалось, он смирился со своей участью.
Они задали еще несколько вопросов, а потом мальчуган вдруг вздрогнул в испуге. Олимпия не успела спросить, в чем дело, как он поспешно закрыл окно и задернул драную штору. Они с Брентом опять остались одни и в молчании двинулись вокруг дома по настилу. Только раз граф остановился, чтобы посмотреть в окно, и тут же отпрянул, знаком запретив своей спутнице заглядывать в комнату. Сначала Олимпия не хотела подчиняться, но потом решила, что не желает видеть то, что заставило Брента побелеть от гнева.
Вскоре они спустились на землю и спрятались в тени на углу дома, чтобы иметь возможность наблюдать за входной дверью. Прошло какое-то время, и Олимпия успокоилась настолько, что передумала идти прямиком к Добсону и требовать, чтобы тот положил конец всей этой мерзости. Она понимала, что нужно собрать как можно больше информации, чтобы уговорить Добсона прибыть сюда со своими людьми и освободить детей. Конечно, Добсон и так согласился бы приехать – но только из любопытства. Чтобы разгромить это гнездо, ему нужны люди, а тем, чтобы начать действовать, потребуются доводы более веские, чем праведный гнев.
– Эй, Брент… – прошептала она и потянула его за рукав. До нее вдруг дошло, что именно ее обеспокоило в мальчишке. – Ты, случайно, не обратил внимания на речь Генри?
Граф сначала нахмурился и с удивлением посмотрел на Олимпию. Почему именно сейчас она задалась таким вопросом? Но потом мысленно вернулся к их разговору с Генри, и ему все стало ясно.
– Он не похож на уличных мальчишек или на ребенка служанки.
– Вот именно, – кивнула Олимпия. – Возможно, надо было поинтересоваться, откуда он.
– Ты думаешь, его украли и Добсона с его людьми может ожидать награда за него?
– Нет, я не думаю, что его украли. Тем более он сам сказал, что мать продала его за десять гиней.
– Ладно, позже с этим разберемся. Посмотри, кто вышел на арену.
Увидев грузного человека, с великими трудами вылезавшего из кареты, Олимпия зажала рот рукой, чтобы не ахнуть слишком громко.
– Но это же…
– Вот-вот, он самый. Я всегда знал, что он мерзавец, но не думал, что еще и извращенец.
– А может, он пришел сюда за женщиной?
– За девочкой, а не за женщиной. Если мы сейчас приведем Добсона, то этот быстро взлетевший к небесам политик так же быстро рухнет наземь. Не удивлюсь, если узнаю, что именно благодаря ему моя мать получила такую власть.
– Она знает, кто наведывается сюда. Знает и использует их, чтобы добиваться того, чего хочет.
– И ее не так-то просто привлечь к ответственности. Мать вхожа в самые высокие круги и непременно найдет себе заступников. И, конечно же, будет изображать полное неведение и промокать сухие глаза тонким кружевом.
– И еще будет говорить: «Я-бедная-глупая-женщина-доверилась-тому-кто-злоупотребил-моим-доверием». И будет разыгрывать это представление перед толпой. Причем чем больше толпа, тем лучше. – Олимпия улыбнулась, почувствовав, что Брент смеется, – его теплое дыхание коснулось ее шеи. – О!.. Посмотри, это же Минден.
– Вот свинья! А ведь тот, кто только что зашел в это заведение, не пускает Миндена на свой порог.
– Наверняка изображая при этом благородное негодование.
– И наверняка – очень громко.
– Как ты считаешь, мы достаточно увидели?
– Достаточно. Теперь поедем к Добсону.
– Вы потрясающе выглядите, миледи, – сказал Добсон и усмехнулся, увидев, как насупился Брент. – Что привело вас в полицейское управление глубокой ночью? – Он указал гостям на стулья перед своим столом.
– Не знала, что вы работаете по ночам. – Олимпия опустилась на стул и закинула ногу на ногу, не обращая внимания ни на свирепый взгляд Брента, ни на лукавые огоньки в глазах Добсона.
– Большинство дурных вещей случается ночью, миледи. Должен признаться, что я все-таки не часто работаю по ночам. Просто нужно закончить несколько дел.
– Мы пришли по поводу Доббин-Хауса. Мы думаем, что его владельцы удерживают моих сводных братьев, – объяснил Брент, с удовлетворением заметив, как веселье в глазах Добсона потухло.
– Только успокойте меня, миледи! Вы ведь не заходили внутрь и ни к чему там не прикасались?! – воскликнул полицейский.
– Я лишь прикоснулась к руке маленького отчаявшегося ребенка. Мне очень жаль, что пришлось оставить его там.