Если так рассуждать... (сборник)
Шрифт:
По дороге мы не проронили ни слова.
Дряква
Цикламен оказался дряквой. Приятель Аристарх так прямо и сказал:
— Обыкновенная дряква.
Он сидел, развалясь на диване, и оскорбительно тыкал сигаретой в сторону подоконника.
Остроухое страшно обиделся за свой единственный цветок.
— Между прочим, — ядовито сказал он, — этот редкий вид цикламена мне от прежних жильцов достался. Вдова члена-корреспондента, если на то пошло. И дочь. Шесть
— Дряква, дряква, — лениво покивал всезнающий Аристарх. — В энциклопедическом словаре ясно сказано. Проверь. Если есть, конечно…
Стряхнул пепел в цветочный горшок и удалился.
Остроухой, естественно, кинулся к соседям за энциклопедическим словарем,
— Цапля… цапфа… — бормотал он, лихорадочно листая страницы. — Дрякву выдумал, ж-жулик… Целиноград, ци… ци… Вот! Цикламен. Дряква, альпийская фиалка, род многолетних, семейство первоцветных, ядовит… Господи, еще и ядовит!
Досадно и горько стало Остроухову. И цветок-то, главное, как цветок. Листья, цветочки красноватые — все, как положено. Не пахнет, правда, ничем, так что с того? Стоял себе на окошке, никого не трогал, И вот на тебе — дряква.
Было что-то в этом слове сомнительное, нехорошее. Крякающее такое. И еще смахивает па брюкву. Не то утка, не то корнеплод. Противно…
«У меня, значит, дряква… — постепенно накаляясь, думал Остроухое. — Ну, а у них, конечное дело, исключительно цикламены? Нет, так не пойдет!»
Утром, не побрившись даже, Остроухое пошел к «ним» раскрывать глаза.
Первыми оказались супруги Игнатьевы, люди газетные и потому рассматривающие решительно все с точки зрения неожиданной и для нормального человека диковатой.
…После чая Остроухое улучил момент, подошел к подоконнику и, небрежно позевывая, сказал:
— А, то-то я гляжу: знакомое растение у вас тут. Это дряква, кажется? Ну да, она самая. Нежный цветок, дряква-то. Прихотливый.
Татьяна Игнатьева сделала большие глаза и с восхищением обратилась к мужу:
— Сергей. Да Сергей же! Полюбуйся скорее. Первый раз в жизни встречаю натуральный, рафинированный тип обаятельного циника. Чувствуешь, как он все ведет на снижение? Четко, тонко и органично. Надо обязательно записать…
Остроухов опешил.
— Мгу, — отозвался муж, ковыряясь в пишущей машинке. — Аналогичный случай… ты слушаешь меня, Танюш? Случаи, говорю, похожий был у меня в Скачковском районе. С механиком одним познакомился… Говорун такой! Критиковал все, помню, что ни увидит. Мотоцикл потом угнал. Судили, конечно… Тут, понимаешь, глубже копать надо. Я о нем чуть-чуть зарисовку не сделал. Вот был бы номер!
— Полить не мешало бы, — заметила Татьяна. — Как бы не завял цикламенчик…
Остроухову не понравилось словечко «говорун». Сухо откланявшись, он направился к другому товарищу, хохмачу Андросову-младшему.
— Врешь, — напряженно сказал Андросов-младший, узнав истинное название своего цветка. — Признайся, что врешь! Вот признайся!
— Зачем это мне врать, — отстранился Остроухов. — В словаре так написано. Энциклопедическом. Ты бы его читал иногда. Помогает…
— Кряква, говоришь? — задумался Андросов-младший. — Интересненько… Послушай, маэстро, ну-ка встань еще разок в профиль.
— Куда стать?
— Ты не придуривайся давай. Сказано тебе боком стать, вот и стань!
— Ну, стал…
— Сделай еще раз так.
— Как?
— Вот ты головой этак дернул, а потом губу выдвинул и подвигал.
Остроухов старательно дернул головой, выдвинул губу и подвигал ею.
— М-мэ, не то, — сказал Андросов-младший. — Ты зря нервничаешь. Сделай теперь десять шагов назад. Да не поворачивайся спиной, так иди! Смотри мне в глаза…
Остроухов сделал несколько осторожных шагов назад и уперся спиной в дверь. Андросов-младший ловко распахнул ее и выставил приятеля на лестничную площадку.
— Ты чего? Погоди! — забарабанил в дверь Остроухов.
— А ты чего? — отозвался изнутри Андросов-младший. — Головы людям морочишь? Уйди, надоел. Крякву изобрел… Да я эту хохму сто лет знаю! Надоело, Остроухов, уйди, будь человеком. Если заболел, так и лежи себе дома. Нет, он к людям пристает… Топай!
«Не понимаю, не по-ни-ма-ю! — думал Остроухов, возвращаясь домой. — Какие-то психи, а не друзья. «Кряква», тьфу! И ведь останется у них на подоконниках. Поливать будут, холить. Мерзкое растение…»
Задела Остроухова эта «дряква». Неприятно стало, нехорошо. Домой он пришел совершенно расстроенный и выкинул цветок в мусоропровод.
А приятель Аристарх за свои слова тоже поплатился.
В тот же вечер вконец осерчавший Остроухов ему газету в почтовом ящике поджег. Дыму напустил!..
Так вообще-то Аристарху и надо. Зачем приходил, для чего говорил? Сам и виноват.
«Я не Кулебякин!»
Я ему и пары слов сказать не успел.
Только вошел в кабинет, тут же затрещали-запрыгали два телефона — красный и фиолетовый. Он ловко ухватился за трубки и закричал:
— На проводе! Нет, это не Кулебякин! Будет после обеда! Комплектующие опять не завезли? Кулебякин придет и разберется. А я не в курсе. Отбой!
Он швырнул трубки обратно, как опытная хозяйка бросает крышку на кипящую кастрюлю — мгновенно и точно.
— Так, — сказал он, внимательно глядя на мои ботинки.
— Я… — сказал я. Затрещал телефон.
— Минуту! — он снова сцепился в трубку, па сей раз желтую. — На проводе! Нет, здесь не Кулебякин! Насчет автокранов? Только он решает, толь-ко! Конечно, будет здесь! Или не будет. Может, да. А может, нет. Вернее всего — может быть. Отбой!