Если твой босс... монстр!
Шрифт:
— Стоит ли стажеру забивать голову подобной информацией? — неожиданно вмешалась Фами. Легко, будто бы шутя. Хотя на мой взгляд, ее голос звучал неестественно и фальшиво.
— Безусловно стоит, — тигрейшество недобро прищурился. Похоже, тоже почувствовал неискренность «подруги». — Каждый стажер — это будущий инспектор, а Воронцова, к тому же, мой личный помощник.
Эх, жаль я не видела лица леди Фурии. Наверняка, его перекосило от злости.
На нужном нам этаже оказалось многолюдно. Хотя, кто ж разберет, люди толпились и сидели на диванчиках или нелюди. Скорее всего, обычным землянам здесь и делать-то нечего.
В коридор выходили три двери, Марвелл подошел к средней и, не останавливаясь, толчком распахнул ее. Никто из ожидавших в очереди посетителей даже не подумал возражать, а вот секретарша в приемной тут же подскочила, грудью загораживая дорогу, и возмущенно выпалила:
— Алексей Петрович занят. Сколько можно объяснять? Ждите. Когда освободится, вас вызовут и…
Договорить ей не дали.
— Я занят не меньше, — рыкнул лорд директор. Глаза его сверкнули расплавленным золотом.
Девушка охнула, побледнела, опустилась на свое место и больше не поднимала глаз, и мы беспрепятственно прошли за тигрейшеством в святая, так сказать, святых. То есть в кабинет чиновника.
За полированным столом из красного дерева обнаружился лысеющий мужчина — еще молодой, но уже с основательно поплывшей в талии фигурой. Он не отрываясь, увлеченно просматривал что-то на экране компьютера, отхлебывал чай из красивой чашки и смачно жевал бутерброд. Еще два лежали перед ним, на тарелке.
Наш приход заметили. Вернее, услышали. Точнее, почувствовали.
— Выйдите! Мариночка, я ведь просил никого пока не пускать, — грозно насупился хозяин кабинета. — У меня обед…
Поднял глаза, увидел нас и поменялся в лице, так и не закончив фразы. Ему помог Марвелл.
— Закончился! — отчеканил он.
— Закончился, — покорно пролепетал Алексей Петрович, с тоской взглянув на бутерброды. А потом аккуратно отодвинул чашку, чтобы расплыться в преувеличенно приветливой улыбке. — Кирилл Сергеевич, дорогой… Какими судьбами? Да вы присаживайтесь, в ногах, как говорится, правды нет…
— А в чем тогда правда, господин Суслякин? — поинтересовался лорд директор и, прежде чем опуститься в кресло, указал нам с Хейлайл на диванчик.
И тут я заметила, как леди Мегера и разлученный с бутербродами чиновник обменялись быстрыми взглядами. Одно короткое мгновение, доля секунды, но тем не менее… Кажется, эти двое неплохо знали друг друга, и не только по долгу службы. Их связывало что-то еще — то, что Фами держала в секрете ото всех, и, в первую очередь, от тигрейшества.
— Вы же понимаете, Кирилл Сергеевич, что правда у каждого своя, — заюлил Суслякин, пытаясь прощупать почву и понять, зачем мы пришли.
Выходило у него плохо.
— Еще бы, — спокойно отозвался босс и при этом так посмотрел на хозяина кабинета, словно давно его просканировал и вообще видел насквозь.
Что сказать? Нужного эффекта он добился — у клерка сдали нервы. Фами беззвучно выдохнула, подаваясь вперед, и, похоже, собиралась вмешаться, но ситуацию было уже не исправить.
— Я не понимаю ваших намеков, лорд Марвелл. И не догадываюсь в чем вы желаете меня уличить! — срывающимся фальцетом выкрикнул чиновник. — Да, представьте себе. К вашему сведению, мы работаем честно, сведений не разглашаем, взяток не берем.
— Какое совпадение, милейший Алексей Петрович, — хищно… очень хищно… так, что даже у меня вдоль позвоночника пробежал холодок, улыбнулся босс. — Потому что мы тоже… взяток не даем. А вот кто их берет, сейчас выясним.
Глава 15
В кабинете повисла липкая, тягостная тишина, которую нарушало только тяжелое, взволнованное дыхание Суслякина. Щеки чиновника покраснели, на лбу и висках выступил пот. Он выдернул из кармана платок, дрожащей рукой промокнул лицо — раз… другой, — стирая следы своей паники, и нервно скомкал клочок белой ткани в кулаке. Выдохнул хрипло, как-то обреченно:
— Чего вы от меня хотите?
Видимо, даже самое страшное наказание казалось Алексею Петровичу предпочтительнее этого разговора. Я чувствовала тяжесть ауры сильного оборотня, вожака, лидера — несколько смазано, правда, потому что целью был другой человек — и понимала, что Марвелл сейчас давит на своего оппонента всей своей «весомой» тигриной сутью.
— Хочу… — лорд директор специально сделал паузу, чтобы еще больше дезориентировать собеседника, — чтобы вы сами во всем признались. Поверьте, господин Суслякин, это в ваших же интересах. Мне не доставляет никакого удовольствия подрабатывать еще и палачом. Расскажете — и сразу же забудете все свои грехи. Как и то, что вообще работали в нашей организации. Согласитесь, это гуманно… за измену.
Суслякин резко посерел проблеял что-то невразумительное, но, тем не менее, откровенничать не торопился.
А ведь боится… смертельно боится тигрейшества, да и вообще, совесть явно нечиста — это видно по его поведению. Так на что он надеется? На охранные амулеты и заклинания? Наверняка, кабинет оборудован чем-то подобным — что должно защищать не обремененного магическим даром чиновника от чар и ментального воздействия «гостей» из Мидгарда. Но глава ДММТ не простой посетитель, против него это не сработает.
Тогда в чем причина бессмысленного сопротивления Алексея Петровича? Чего он опасается больше, чем гнева Марвелла? Или кого? А может, дело в том, что клерк не просто берет взятки, и все гораздо серьезнее? Если так… Значит, где-то здесь, рядом, очень близко есть улика. Весомая настолько, что уже не оправдаться.
Как только я это поняла, ведьминская сущность тут же оживилась, встрепенулась, горяча кровь, настойчиво требуя отпустить. Ей было важно найти, обнаружить, раскрыть, навести порядок.
— О… Проснулась-то, полетела, — заворчала Мура, впервые за долгое время давая о себе знать. — Ты, Евка, вместо того, чтобы глазки тигру строить, лучше силу свою направь. Эх… Всему тебя учить надо.
— Как направить? — озадачилась я.
— Слейся с ведьмой. Доверься. Пусть она станет твоими глазами, а ты — ее чутьем.
Слейся… Хорошо Муре говорить, делать-то мне приходится.
Глубоко вздохнула, прислушиваясь к себе, сосредотачиваясь… Ресницы сами опустились, но, как ни странно, я продолжала видеть все, что происходит — только немного иначе, размыто, что ли. Голоса стали чуть глуше и звучали теперь отдаленным эхом, а чувства, наоборот, обострились. Теперь я ощущала, как шелестят за окном листья, хотя окно в кабинете было наглухо закрыто.