Если ты меня простишь
Шрифт:
Помоги мне принять ванную, - лишь попросила женщина после минутного молчания.
Я согласно кивнула, пересадила ее в кресло и покатила в сторону ванной. Зоя Степановна хорошо позаботилась о себе и своей безопасности в квартире. В ванной комнате везде были поручни – на стене, у раковины, внутри ванной, чтобы можно было с помощью рук поднять себя. Я помогла женщине раздеться и сесть в горячую ванную с пеной и морской солью.
Выйди, я позову.
Ладно, - кивнула я.
Зоя Степановна осталась за закрытой дверью
Неужели помирилась со своим? – она пренебрежительно скривила лицо.
Нет... это уже другой делает меня счастливой, - ответила я.
Когда я выходила из квартиры Зои Степановны, то уже знала, что Ваня ждет меня у подъезда. Я уложила ее на пушистую кровать с множеством одеял, накрыла пледом и попрощалась.
Серебристый Ниссан Ивана весело мигнул фарами, и я направилась к машине. На улице стоял прекрасный теплый вечер. Я подняла глаза вверх, на восьмой этаж и посмотрела на окна Зои Степановны. Там было темно и безумно одиноко. Я непроизвольно поежилась и на минуту представила, каково это – засыпать в полном одиночестве и с тяжким грузом на сердце. Ваня вышел из автомобиля и галантно открыл дверцы.
Я заждался, - сказал он. – Здравствуй.
Он чмокнул меня в щеку, немного прижимаясь ко мне своим телом. Я пристегнула ремни и приготовилась к путешествию в неизвестность. В машину задувал ветер, развивая мои непослушные волосы. Я не могла отвести глаз от Вани, поэтому не видела ничего вокруг, а только слышала его прерывистое дыхание. Его черная футболка, рельефно обтягивающая мускулистое тело, делает его похожим на супергероя. Он смотрит на дорогу, а потом переводит свой взгляд в мою сторону. Его глаза с темной бахромой ресниц смотрят с нежностью и добротой. Я смущаюсь и отвожу взгляд на дорогу. Мы несемся по московским улицам, минуя проспект Мира и Рижский вокзал. Я не спрашиваю, куда мы едем, я больше не хочу думать о наших отношениях, полностью перекладывая инициативу в его руки.
Мои мысли заполнены Зоей, не той, которую я знаю на данный момент – стойкую, с железным характером, с аккуратной прической седовласых волос и без тени улыбки. Я думаю о той, которая существовала пятьдесят лет назад – хрупкая шестнадцатилетняя девушка, которая родила ребенка, оставшись без поддержки родителей.
Я не знала, как бы моя мама приняла такую новость, если бы узнала, что я беременна в шестнадцать, но уверена, что они с отцом не пошли бы против моей воли. Мои родители простые и работящие, добрые и понимающие. Я единственный ребенок в семье – долгожданный, поздний, залюбленный. Я часто тоскую по прошлой жизни в Омске, вспоминая наши уютные домашние вечера в скромной и тихой квартире на улице Конева.
Я чувствую, как теплая ладонь Вани ложится мне на колено, и ощущаю сотни электрических разрядов по телу. Сердце бешено стучит, дыхание сбивается, и я покрываюсь ярким румянцем.
Мы приехали, - сказал Ваня и выбрался из машины.
Он как настоящий джентльмен подал мне руку, и помог выйти из автомобиля. Вдох-выдох и я успокаиваю свои нахлынувшие чувства. Мы находимся у набережной Москвы-реки, возле тихого ресторана, в котором играет классическая музыка. Дует сладкий ветер, Ваня берет меня за руку и ведет к двухместному
Здесь чудесно, - говорю я и вижу его улыбку.
Официант приносит меню, и мы тут же делаем заказ. Ваня заказывает все по своему вкусу, и я полностью полагаюсь на него. Не знаю почему, но я рассказываю ему все – о том, как недавно рассталась с Егором, о своей работе в доме Зои Степановны, о мечтах остаться в Москве после обучения. Он слушает, не перебивая, ободряюще кивая.
Ты молодец, - подытожил он. – Зная тебя с первого курса университета, с уверенностью могу сказать, что ты добьешься своего.
Я смущаюсь и задаю вопрос.
Я могу узнать, как у преподавателя медицинского университета. Скажи, много ли шансов было выжить у младенца, родившегося с массой тела чуть больше килограмма в 60-х годах?
— В 60-х годах, считалось, что недоношенные, с массой тела менее полутора килограмм нежизнеспособны. Это сейчас изменились критерии и созданы условия для рожденных малышей, с массой более пятьсот грамм. А тогда... как повезет. Зависело от больницы, персонала, оборудования в которой находился ребенок. Если это небольшой городок – думаю, шансы были меньше, чем в Москве. Официальная граница для выхаживания, провождения реанимационных мероприятий, и лечения была от двадцати восьми недель и весом – от килограмма. Тогда за него брались. Если ребенок жил в течение недели, его регистрировали, если нет – фиксировался выкидыш. В СССР существовали больницы, в которых лечили только чиновников, артистов, их детей, внуков и ближайших родственников. В таких учреждениях всегда было лучшее оборудование, условия и уход, чем в остальных. Важно было то, кем ты являешься, понимаешь?
Понимаю. Значит, шансы были. Еще вопрос - ребенок обязательно при этом оставался инвалидом?
Если в дальнейшем, таким ребенком занимались специалисты – офтальмологи, невропатологи, кардиологи, педиатры, и исключались риски осложнений, то даю процентов шестьдесят, что ребенок мог вести вполне обычную жизнь.
Дальше мы переключились на другую волну. Официант принес шампанского, я держала в руках бокал, с каждым глотком пьянея, и жадно вглядывалась в Ваню, его лицо и тело. Он притягивал меня – его фигура манила, его лицо было мужественным, с ярко отчерченными скулами, пронзительными глазами цвета карамели, которые смотрели на меня из-под очков. Он наслаждался отдыхом, попивая остывший американо с молоком, откинувшись на спинку стула. На улице стемнело, я даже приблизительно не знала, который час и меньше всего мне хотелось доставать из сумки свой телефон.
А потом мы мчали по ночному городу. Ветер трепал мои волосы, в крови бурлил адреналин и алкоголь. Я посильнее вжалась в сиденье, а Ваня все яростнее давил на газ, крепко сжав мою ладонь. Так хорошо мне давно не было. Мне не хотелось возвращаться в унылую общагу, не хотелось входить в свою осточертевшую комнату и видеть там Марину, которая нагло увела у меня парня. На очередном светофоре Ваня вдруг повернулся в мою сторону и слегка притянул меня к себе. Он поцеловал меня своими мягкими и теплыми губами, и это было так приятно, что у меня закружилась голова. Его настойчивые губы спустились к шее, и я не сдержалась, издав томный вздох. Загорелся зеленый, и Ваня нехотя оторвал свои губы от меня, повернувшись к дороге. Он молчал. Я смотрела на его сосредоточенное лицо и трогала пылавшие от страсти губы. «Повтори еще, прошу», - молила я, когда мы приехали к общежитию.