Если ты меня простишь
Шрифт:
Я радовалась словно ребенок, хотя я и была ребенком. Каждый день и каждую ночь я прислушивалась к телефонному аппарату, зная, что от одного звонка решится не только моя судьба, но и судьба ребенка.
Шел седьмой месяц моей беременности, тридцатая неделя. Меня все чаще стали беспокоить схваткообразные боли в животе. По ночам, каждые двадцать минут, живот становился просто каменным. Но на мои жалобы акушерка говорила, что это норма, так и должно быть. На всякий случай, выписала мне маленькие желтенькие таблеточки. Живот был просто огромным и ходил ходуном от резких движений ребенка. В ожидании ответа от отца и Бориса я стала потихоньку свыкаться с мыслью, что
В один февральский вечер прозвенел телефонный звонок. Это был отец. Мама сняла трубку и долго молчала, слушая, что говорит отец на другом конце провода. Я вертелась возле нее и пыталась подслушать, о чем они говорят, но мать лишь отталкивала меня от телефонного аппарата. Она слушала речь отца, сурово глядя куда-то в окно, а у меня бешено стучало сердце от волнения. Именно сейчас все решится.
Положив черную трубку на рычаг, мама опустилась на красный бархатный диван и взяла мою руку. Она смотрела на меня прямо, своими зелеными маленькими глазками, накручивая на палец свободной руки прядь, которая выбилась из прически.
— Зоя, ты только не нервничай. Отец приехал поговорить с Борисом, но в ту же ночь, после разговора и обещаний на тебе женится, он покинул деревню в неизвестном направлении. Отец, конечно же, может найти его. Но подумай, надо ли оно тебе? Нужен ли такой отец твоему ребенку? Трус, лжец и мерзкий человек.
Слезы покатились градом из моих глаз. Я закрыла рот ладонью и горько заплакала, громко всхлипывая и не веря своим ушам. Мама скривила рот в пренебрежительной ухмылке и поднялась из дивана.
— Я думаю, ребенку будет лучше в новой, хорошей и бездетной семье, — сказала мать и вышла из комнаты.
Ночью, я все думала, за что Борис так подло поступил со мной? Возможно, он встретил другую девушку, гораздо красивее и интереснее меня, и я больше не нужна ему? Я уже не обращала внимания на то, что живот хватало все сильнее. Под утро я провалилась в глубокий сон. Очнувшись, я обнаружила, что лежу в огромной луже воды. Я закричала от неожиданности и паники. На крик прибежала мать и стала действовать. В отличие от меня она всегда четко знала, что нужно делать в непредвиденных ситуациях.
Бригада скорой помощи приехала довольно быстро, но по их отводившим взглядам, я понимала, что дело плохо. Срок был ничтожно маленький, сердцебиение прослушивалось, слабое, еле слышное, но оно было.
Меня привезли в роддом, мама осталась в приемном отделении, чтобы заполнить все необходимые бумаги. Я шла по больничному коридору и держала себя за низ живота. Окровавленные женщины, с безумными глазами, полураздетые и похожие на мертвецов. Десятки железных кресел, холодные медицинские инструменты, и вокруг никого из близких, кто мог бы поддержать меня. Мне было страшно, меня трясло от холода и непонимания происходящего. Я даже представить не могла, что все происходит так страшно – чтобы испытать радость от рождения ребенка, нужно пройти круги ада. Меня привели в родильный зал, где помимо меня было еще несколько рожениц. Стесняясь, я забралась на холодное кресло и закрыла глаза от страха. Мужчина кавказкой национальности сделал осмотр на кресле, доставая из меня окровавленную перчатку.
Вы в родах. Есть небольшое раскрытие, поэтому ждем, - сказал он и продиктовал акушерке дальнейшие указания.
Помню,
«Сама виновата. Зоя ты сама во всем виновата, и никто больше. Не надо было раздвигать перед ним ноги», - вспоминала я слова мамы, корчась от боли.
Почувствовав, как становится невыносимо больно внизу живота, я позвала на помощь акушерку. Вокруг меня собралось много народа, все ждали появление на свет недоношенного ребенка. Именно от меня и от них зависела жизнь никому не нужного человечка.
Давай, Зоя, возьми себя в руки, - крикнула щуплая акушерка, выливая на меня черпак ледяной воды.
Я сосредоточилась и за несколько потуг родила крошечного ребенка. У меня не было сил, чтобы смотреть на него. Ребенка быстро унесли и стали заниматься мною. Обколов меня обезболивающими препаратами, акушерка отвезла меня в общую послеродовую палату. Когда я очнулась, то услышала незнакомые голоса. Я была не одна в палате. Вокруг ходили те самые женщины из родильного зала и громко разговаривали:
У меня Васька богатырь – четыре с половиной килограмма, - хвалилась толстая крупная женщина, сверкая прогнившими зубами.
Ого, ты герой. У меня Маша крохотуля – ровно три килограмма, - говорила худощавая девушка в цветастом халате нараспашку.
Я осторожно повернулась на другой бок, чувствуя, как все тело неимоверно болит после мучительных родов. Когда женщины увидели, что я очнулась, то тут же умолкли и разошлись по своим кроватям. Я оглянулась вокруг, чтобы осмотреть то место где мне предстоит провести несколько дней. Тесная комната, в которой было жутко холодно и неуютно. Пружинистые кровати, маленькие тумбочки, окна с решетками на окнах. Мне захотелось поскорее сбежать отсюда, очутиться дома в тишине и спокойствии. Внизу живота болезненно схватывало. Я застонала и откинула с себя одеяло, чтобы посмотреть на то место, где еще вчера кувыркался ребенок. Я осторожно прикоснулась к животу, который стал меньше в два раза, и не поверила своим глазам. Значит, его там точно нет. Или ее. Кстати, я так и не узнала, кого произвела на свет – мальчика или девочку? Все ли в порядке с ребенком?
Я поднялась с постели и почувствовала головокружение. Нужно выйти и найти медсестру, чтобы та мне рассказала все ли в порядке с ребенком.
Эй, девочка, ты хорошо себя чувствуешь? – пробасила толстуха мне в спину. – Ты выглядишь очень бледной.
Все нормально, - ответила, я не оборачиваясь.
На выходе из комнаты я наткнулась на зеркало, которое висело над умывальником. Мне стало себя безумно жаль – изнеможенная, с огромными черными кругами под глазами, с грязными черными волосами, которые прилипли к лицу и грустными карими глазами. Не было больше той веселой Зои, которая радовалась жизни, которая обожала книги и любила пешие прогулки. Не было больше той беззаботности и ребячества. Не было и больше не будет.