«Если ты пойдешь со мною…». Документальная повесть
Шрифт:
«Авша, это не она, это ты сам. Ты приписываешь ей то, чего нет. Ты напряжен, тревожен, переполнен чувствами, которым нет выхода. Не обвиняй ее понапрасну. Страсть к приключениям у тебя в крови. Что касается греха, то я не понимаю, о чем ты говоришь».
«Меня преследует ощущение, что люди, которых я люблю, не любят меня. Что-то во мне есть, видно, отталкивающее. Помнишь стихотворение, которое я посвятил Ривке два с лишним года назад? Я боялся испепелить ее своей любовью. Вот я какой!» Он встал из-под одеяла и начал декламировать:
Нет,Ольга улыбнулась. Словно солнце изнутри осветило ее лицо. Уже давно она не улыбалась по-настоящему. В этой улыбке отразилась ее чистая, вольнолюбивая душа. Столько времени живя в напряжении, она внутренне съежилась. Разговор с Авшаломом действовал на нее как целебный бальзам. Вернее, даже не разговор, а общество внимательного и чуткого собеседника. За окном завывал ветер и не переставая падал снег.
«Авша, ты называешь любовь болезнью. В другом стихотворении ты пишешь, что хочешь поцеловать возлюбленную, но губы твои нечисты. Почему, Авша? Откуда у тебя такая ненависть к себе? Почему ты распинаешь свою любовь? Не многие способны на столь сильные чувства. Так зачем же ты проклинаешь самое прекрасное из них — любовь? Разве любовь это болезнь?»
Вместо ответа Авшалом подошел к окну. Снег серебряным покрывалом окутывал деревья, но Авшалом не смотрел на них. Взгляд его был устремлен куда-то в неведомую даль. Помедлив, он продекламировал стихотворение до конца, подчеркивая каждое слово, словно сталкивал с горы тяжелые камни:
Когда Господь снаряжал меня в путь, Быть цельным велел он мне, И сердца глыбу вложил Он мне в грудь, Что меры не знает в любви и вражде. Хочу я колена обнять твои, Лаская тебя, умереть, Но кажется мне, что движенья мои Мерзки и противны, как смерть.Ольга вздохнула. «Авша, это и есть твоя беда. Почему ты ненавидишь себя? Откуда у тебя ощущение, что все проявления твоей любви уродливы? Почему тебе кажется, что твои объятия душат возлюбленную? Откуда все это?»
«Не знаю, но так я чувствую».
«Всегда так было?»
«Не помню, да и какая разница. Меня никто не понимает. Когда скончался отец, меня бранили за то, что я горюю слишком сильно. Еще тогда, шесть лет назад, я начал думать, что со мной не все в порядке».
«Мама просто сильно переживала, боясь, что ты совсем сломался. Поэтому она и убеждала тебя взять себя в руки. Нельзя давать горю завладеть собой. Тот, кто отдает себя чувству без остатка, сгорит, как бабочка на огне».
«Ольга, ты хоть и старше мамы, но с тобой я могу разговаривать, как с подругой. Я больше не в состоянии приспосабливаться к маме, учитывать все ее страхи и сомнения. После смерти отца она очень изменилась, с ней нельзя говорить. Она вообще не способна слушать. Весь мир ее рухнул. Ее уже ничто не интересует. Она не понимает меня, да я и не пытаюсь
«Я тоже не такая. Все мы изменились, такое уж сейчас время. Но мама наверняка успокоилась, когда ты сказал ей, что едешь к Циле. А куда ты направляешься на самом деле? Циля — это ведь только для видимости. А каковы твои истинные намерения?»
«Сюда я приехал, чтобы повидать вас. Мама просила меня посмотреть, как вы живете. Кроме того, я хотел попросить прощения у Мани. Но, увидев меня, она тут же убежала в другую комнату».
«Почему ты думаешь, Авша, что это из-за тебя? Перед твоим приходом мы говорили совсем на другую тему. Мане просто понадобилось уйти».
«Нет, тетя Ольга. Она не хочет меня видеть, потому что я виновник ее страданий. Я донес на нее, и она это знает».
«ТЫ? Не может быть! Почему?»
«Я думал, что турки ее только допросят. Я не предполагал, что они предадут ее военному суду и сошлют сюда. Мне хотелось, чтобы Маня поняла, насколько они страшны и что надо бороться с ними, не пренебрегая даже самыми крайними средствами. Я не думал, что все так обернется. Я очень сожалею и приехал просить прощения».
«Авша, — взорвалась Ольга, — ты хоть понимаешь, что ты наделал? Это же низость!»
«Понимаю, тетя. И хочу попросить у Мани прощения».
«Не смей! Что было, то было. Не вороши прошлого. Но, Боже мой, как мне стыдно!»
Авшалом отвернулся, и Ольга испугалась, что он сейчас заплачет. После долгого молчания она снова начала расспрашивать его о матери. Уж ей-то было известно, как Фанни переживает за своего единственного сына.
«Если мама так волнуется, то зачем ты продолжаешь рисковать? Почему тебя арестовали в Александрии? Тебе повезло, и ты снова на свободе. Но ведь так не может продолжаться вечно. Если тебя поймают еще раз, один Бог знает, что может случиться. Это война, а не игрушки. Здесь побеждает не логика, а жестокость и сила. Побереги себя, очень тебя прошу. Будь осторожен ради нас всех».
«У меня есть новый друг. Я собираюсь отправиться вместе с ним в продолжительную поездку по Синаю. Но прежде я хочу посоветоваться с тобой».
«Ты искатель опасных приключений. Зачем тебе эта новая затея?»
«Тебе же нравятся рисковые люди, тетя! Посмотри на своего мужа и лучшую подругу — вот уж кто обожает опасность!»
«Да, но моя лучшая подруга уже поплатилась за свою страсть. Жизнь ее нелегка. А дядя Иегошуа гораздо более рассудителен, чем тебе кажется. Он рискует с умом, не то что ты».
«Когда он, наконец, придет домой?»
«Не знаю. Вообще, он переносит ссылку очень тяжело. Просто ужасно. Его мучает не только вынужденное бездействие, но и неизвестность. Ведь непонятно, что ожидает нас в будущем. Для Иегошуа бездействие подобно смерти. Хорошо еще, что Исраэль Шохат с ним рядом».
«Но чем они здесь занимаются? Как проводят время?»
«А что бы ты делал на их месте?»
«Ведь ты же сама знаешь, тетя Ольга. Я бы не вылезал из контор, собирал информацию и передавал бы ее англичанам. Сейчас уже ясно, что Османской империи пришел конец. Я бы многое отдал, чтобы Исраэль и дядя Иегошуа помогли мне. Но я не стану заговаривать с ними на эту тему. Я ведь знаю, что они мне откажут».