Если в лесу сидеть тихо-тихо, или Секрет двойного дуба
Шрифт:
— Бабу одну. Завтра утром она из моей Марфинки поедет на мотоцикле сюда, в Фирсанов. Где-то в начале восьмого.
— Пристрелить её, что ли? — осведомился незнакомец. Моржик даже зашипел:
— У-у, как ты мясником был, так и остался! Зачем мне такое?! Слушай сюда… В городе ночует один шоферюга, пьянь-пьянцовская. Он у меня в колхозе по командировке, а тут отпросился. Завтра утром быть ему на работе… Я тебе адресок дам. А ты с утра, до отъезда, его подлови. Столовку для водил знаешь?
— У заправки? Знаю.
— Вот там и подлови. Он там точно остановится. Сделай так, чтобы ужрался.
— Я его вырублю, — подхватил незнакомец, — поверну сам на Марфинку, подкараулю бабу, подшибу, посажу твоего водилу на место — и к тебе.
— Точно, — Моржик хихикнул. — Я тебе потом нарисую, как на Марфинку ехать и как ко мне со стороны огородов добраться. Мусоров в такую рань на той трассе нет.
— Сволочь ты, Изот, — задумчиво подытожил незнакомец. — Ох и сволочь.
— Какой есть, — не стал спорить Моржик. — Согласен?
— Согласен… А ты сам?
— А я позже приеду. Ты осторожней будь. Баба на фронте в спецвойсках служила, не рассчитаешь — она тебя положит.
— В спецвойсках? — быстро переспросил собеседник Моржика. — Это ты меня порадовал. Ненавижу ихнего брата. Совмещу приятное с полезным! — и он засмеялся.
От этого смеха Олегу стало нехорошо. И в то же время он понял, что сидеть тут не имеет больше смысла. Двигая только правой рукой, он запихал носки в кеды, взял обувь в руку. Другой рукой поставил, закусив губу, велик на колёса. Возле дороги продолжали разговаривать на какие-то уже незначащие темы. Олег поднялся и шагнул.
Сперва он ощутил — не услышал, а именно ОЩУТИЛ всем телом — неприятный хруст. Потом в левой ноге вспыхнула и быстрой, горячей волной пошла по всему телу боль — острая и ярко-красная: именно такой цвет Олег вдруг увидел перед глазами. За первой волной прокатилась вторая, потом — ещё и ещё… Олег поджал левую ногу — подошву быстро и густо заливало тёмное, капало с пальцев. Ближе к пятке торчал краем глубоко вошедший кусок стекла.
Мальчишку замутило, в ушах тоненько зазвенели колокольчики, рот наполнился слюной. Пересилив себя, Олег навалился на велосипед и, наступая только на пальцы левой, захромал прочь так быстро и тихо, как только мог. К счастью, кусты скрывали его полностью, а двигался он бесшумно, заставив себя не обращать внимания на боль, молнией брызгавшую из ноги прямо в мозг при каждом движении — Олег только каждый раз крепко жмурил глаза перед тем, как сделать шаг. И твердил про себя, как заведённый: «Больно больно больно больно больно больно…» Но шагать не переставал, потому что иначе было нельзя. Кто-то кладёт руку в огонь и продолжает спокойно разговаривать с врагом. Кто-то с оторванными ногами стреляет из пушки.
Ну а кто-то идёт со стекляшкой в ноге. В принципе это одно и то же.
За углом Олег свалился в траву под забор и облегчённо подумал, что сейчас потеряет сознание. Но не потерял, а полежал и сел, отпихнув велосипед.
Из окна дома, возле забора которого он рухнул, падал косой полосой свет. Олег перебрался ближе к нему и положил ступню себе на колено — так, чтобы кровь не залила джинсы. А она не унималась — текла неспешно и густо по обе стороны скалящегося стеклянного обломка. Олег сразу перепачкал пальцы и застыл в нерешительности. Он не знал, хватит ли у него духу выдернуть стекляшку. И не знал, как глубоко она вошла. Но самой мерзкой была мысль о том, что он искалечился и не сможет толком сесть на велосипед и ехать — а от скорости его передвижения теперь зависело многое. Да что там — ВСЁ!
Морщась, он осмотрел разрез — ровный, тёмный. Похоже, осколок вошёл отвесно и его можно выдернуть, как расшатавшийся зуб. И это НАДО было сделать, а потом — остановить кровь, иначе можно потерять её слишком много…
Олег взялся за осколок покрепче, чтобы тот не выскользнул из пальцев. Сделал несколько вдохов-выдохов — и рванул стекляшку.
Сверкнув в луче света рубиновым, осколок отлетел в сторону. Кровь, словно обрадовавшись свободе, потекла быстрее и сильнее. Олег стиснул ступню. Из глаз сами собой полились слёзы, и сквозь стоявший в ушах гул напряжения пробился испуганный женский голос:
— Мальчик, что с тобой?! Мальчик!
Олег проморгался. Женщина средних лет, в открытом платье, стояла около него с ведром, полным клубники. Лицо женщины было сочувствующим и встревоженным, она смотрела на руки Олега — по его пальцам текла кровь.
— Я порезал ногу, — сквозь зубы процедил мальчишка. — Если вас не затруднит… дайте мне бинт, йод и лейкопластырь.
— Что? — женщина поставила ведро. — Сейчас, погоди, погоди! — она быстро подошла к калитке, деловито открыла её и прокричала внутрь: — Лёш! Лё-ош!
— Чего? — откликнулся мужской голос. — Клубнику принесла?
— Да погоди ты с клубникой! Иди сюда, тут мальчику плохо!
ГЛАВА 18.
— Олег… Оле-ег…
Ничего не понимая, Олег вскинулся в постели. Серый полусвет раннего утра лежал на полу размытыми квадратами. Сонно жужжала одинокая муха. Плотно забинтованную ногу слегка подёргивало. Над ним наклонялся сын хозяев, Ромка — волосы дыбом со сна, в одних трусах.
— Чё? — вырвалось у Олега. — Чё ты?
— Половина четвёртого, — шепнул Ромка. — Тише говори.
— Я же просил в три!… — бешено прошипел Олег, садясь.
— Батя с мамой решили тебя не будить, чтоб отдохнул как следует… Мама сказала: «Какие там у него важные дела, успеет.» А я будильник под подушку сунул.
— Ну спасибо… — Олег сидя одевался. — Спасибо, ты даже сам не въезжаешь, какое дело сделал!
— Да ладно… — улыбнулся Ромка. — Я же вижу, что правда дело… Это только взрослые думают, что у нас важных дел не бывает.
— Ты сегодня минимум две жизни спас, — Олег, кривясь, натягивал кед на пораненную ногу. — Так. Пойду.
— Я калитку открою, — вызвался Ромка. — А как же ты поедешь-то?
— Как-нибудь, — вздохнул Олег. — Пошли, только тихо.
Снаружи был прохладный туман. Ромка, поёживаясь, осторожно приподнял щеколду, пояснил:
— Сколько раз я на ней попадался — лязгает, зараза… Ну, будь.
— Будь, — Олег протянул руку. — Предкам привет… ой, родителям. И спасибо. Я не в обиде.
— Интересная у тебя жизнь, — сказал вслед Ромка.