Если завтра не наступит
Шрифт:
– Я готова, – молвила Тамара.
– Умереть во имя России?
Тутахашвили резко крутнулся на каблуках. Тамара ответила ему немигающим взглядом:
– Я готова ехать с вами, господин полковник.
– О! Начинаешь кое-что понимать!
– Да. Начинаю.
– Что ж, приятно слышать.
Если бы Тутахашвили перехватил взгляд Тамары, устремленный в его спину, когда он взялся звонить по телефону, вряд ли он нашел бы его приятным. Но полковник был слишком поглощен организацией похода, чтобы обращать внимание на поведение какой-то там женщины. Опозоренной
Самого опасного врага, которого только можно себе представить.
Время собирать и разбрасывать камни
«Истинное мужество заключается в том, чтобы жить, когда необходимо жить, и умирать, когда иначе нельзя. Ни то, ни другое не должно идти вразрез с честью, совестью и достоинством воина. Он не поступится ими даже перед лицом смерти».
«Вот тебе и кодекс бусидо, вот тебе и самураи, – размышлял Бондарь, взбираясь по крутой горной тропе, проложенной, судя по помету, дикими козами. – Как четко и лаконично сформулировали они идею, ради которой стоит жить и умирать. Не во имя удвоения ВВП, чьего-то процветания, чужих побед, выгод или амбиций. Не по приказу строгого начальства и не ради чьих-то прекрасных глаз. Для себя самого. Кто ты без чести, совести и достоинства? Амеба. Живность, плодящаяся и размножающаяся. Двоякодумающее. Парносопящее в две дырочки. Даже не травоядное или хищное. Всеядное. Типа бабуина под баобабом».
Подниматься было все труднее. Последнюю сигарету Бондарь выкурил примерно час назад, но отравленные никотином легкие напоминали о себе прерывистым дыханием. Кроме того, давал себя знать вещмешок, болтающийся за спиной. И даже относительно легкий пистолет за поясом.
Вскоре тропа исчезла, затерявшись среди нагромождения валунов. Продвигаться дальше приходилось почти вертикально, то и дело карабкаясь по шершавой скале. Один раз Бондарь невольно оглянулся на узкую ленту дороги, оставшуюся далеко внизу, и понял, что в следующий раз вряд ли справится с головокружением.
Жить, когда необходимо жить, и умирать, когда иначе нельзя?
«Я бы добавил сюда еще один пункт, – подумал Бондарь, переводя дух на узком карнизе. – Не смей умирать, когда обязан выжить».
Ветер приятно холодил разгоряченное лицо. Дождь кончился, но камни, на которые ступал или за которые цеплялся Бондарь, оставались предательски скользкими. Он задрал голову, прикидывая, сколько осталось до вершины, и решил не задаваться этим бессмысленным вопросом. Было невозможно рассчитать маршрут, поскольку он постоянно менялся в зависимости от рельефа скалы. Пока что Бондарь поднялся на десятиметровую высоту, впереди оставалось примерно столько же, а дальше будет видно.
Если будет видно.
Его поджидал самый опасный участок пути. По карнизу, косо уходящему вверх, можно было продвигаться только боком, уткнувшись лицом в стену и цепляясь руками за ее малейшие неровности. В какой-то момент Бондарь сделал неверное движение и, качнувшись
Колотящееся сердце так разбухло от притока крови, что едва умещалось в грудной клетке. Его стук заполнял вселенную, отдаваясь гулким эхом не только в ушах, но и между горных отрогов. Избавившись от вещмешка, Бондарь лег на холодные камни, уставившись в небо. Местами грубая ткань его джинсов порвалась, и в прорехах на коленях виднелись многочисленные ссадины. Ладони и пальцы были бурыми от запекшейся крови. И все же половина дела была сделана. Ну, не половина, так треть. Уже неплохо. Совсем неплохо.
Понемногу сердце успокаивалось, одновременно рассеивалась мутная пелена в глазах. Минут через десять Бондарь почувствовал себя способным действовать дальше. Он сел и стал внимательно изучать свежую осыпь, на которой находился. Круглые обкатанные валуны и граненые глыбы едва держались на крутом склоне. Малейшее касание, и они продолжат прерванное когда-то движение. Бондарь толкнул каблуком кучку щебня. С хрустом и шорохом сухой поток покатился по склону и обрушился на дорогу, пройдясь по ней каменным градом. Свешиваться вниз было опасно, и все же Бондарь рискнул.
Прямо под ним пролегала полоска асфальта, отделяющая отвесную стену скалы от такой же отвесной пропасти. Вытянувшись в ровный километровый пролет, она исчезала из поля зрения за дальним утесом. Делала там петлю, именуемую в народе «тещин язык», и возникала снова, значительно дальше, повторяя очертания туманного ущелья. Иногда на дороге возникали машины, но мимо скалы, на которую совершил восхождение Бондарь, не проехала ни одна машина. После закрытия туристического маршрута к озеру Табацкури людям тут делать было нечего.
За исключением тех, которые прибудут по вызову Бондаря.
Он усмехнулся, вспомнив телефонный разговор с мистером Барри Кайтом. Самовлюбленный и самоуверенный американец не допускал даже тени мысли о том, что кто-то может оказаться умнее и хитрее его самого. Что ж, хороший урок ему не помешает.
Прежде чем отползти от края, Бондарь скользнул взглядом по крутизне скалы и мрачно подумал, что спускаться будет значительно труднее, чем забираться наверх. Обычная история. Надрываешься, потеешь, лезешь из кожи, а когда вершина наконец достигнута, начинаешь понимать: тут-то самое трудное и начинается.
Нет, древние греки явно дали маху, выдумывая своих богов, вечно блаженствующих на Олимпе. Так не бывает. Самураи были гораздо ближе к пониманию сущности бытия. Никто из них не тешил себя бесплодными надеждами на райские кущи.
Бондарь затушил окурок о плоскую гранитную плиту. Словно жирную черную точку поставил на скрижали.
Выхлопные газы от вереницы автомобилей не могли ни отравить, ни замутить прозрачную свежесть осеннего полудня. Рев двигателей, нарушающих величавое молчание гор, казался кощунственным.