Если живет Надежда
Шрифт:
Дома она взглянула на себя в зеркало и, погладив указательными пальцами мешки на нижних веках, прямо в халате завалилась спать.
Когда проснулась, было уже темно. Взяла сигареты и, открыв форточку, закурила на кухне. Завтра снова рабочий день. Есть не хотелось, но пришлось. Есть надо.
Потом легла с журналом и читала. Только медицинские статьи в голову не лезли, лезла жалость к себе. И все, только одна жгучая жалость.
И снова вставал вопрос: зачем так жить?
==========
Вспомнилось ромашковое поле. И небосвод. Невероятно синий небосвод, без единого облачка. Красотень необыкновенная. Они приехали сюда вчетвером: он, она и его друзья.
— Влад, а она не слишком молода для тебя? — спрашивал его друг.
— Женщина должна быть моложе. Она хороша, согласись!
— Согласен, миленькая девочка, наивная, да?
— Нет, умненькая. Лучшая студентка на курсе.
— Вероника тоже была лучшая.
— Забудь, Вероника была ошибкой, хорошо, что я быстро это понял.
— А Алла, до Вероники?
— Прекрати, ты испугаешь мою принцессу.
— Как скажешь, Влад, но какая гарантия, что когда
принцесса станет королевой, тебя снова не потянет на подвиги?
Надежда слышала каждое слово, но не верила. Ее Влад был только ее. Да, она была не первой женщиной в его жизни, были и другие, но они просто не смогли оценить его по достоинству, а она обязательно сможет. Ее одну он любит, только ее одну.
Как часто ей снились те ромашки и венки, сплетенные ее руками для всех них. И то, что за пикником они ее разглядели и оценили, и поняли, что она есть та, кто нужен Владу.
Надежда вошла в ординаторскую и быстро переоделась. Все, она готова к работе. Медсестра занесла истории, скоро планерка. Решила навестить Громова — больного из пятой палаты. Он не шел у нее из головы. Как ему жить дальше? Да, жив, но…
В палате он был один. Сосед разгуливал по коридору.
— Доброе утро, Владимир Сергеевич.
— Доброе, Надежда Михайловна.
— Как вы сегодня?
— Как и вчера, жив вашими стараниями.
— Спали?
— Уж точно не курил, с этим — он головой показал на пустую койку — не покуришь и не поспишь.
— Храпит?
— Хуже, на жизнь жалуется. Мне. На свою. Смешно.
— Психолог был?
— Больше не надо. Представляете, я должен радоваться тому, что светит солнце, и представить самое красивое место на земле — ромашковое поле и голубой небосвод. И я иду по полю. Господи, чему их только учат. Она мне предлагает идти, а у меня обе ноги в гипсе и нет правой руки. Ромашковое поле, блин.
— У Вас нет не только правой руки, но и селезенки, и ребра сломаны, и…
— Не надо ваших подробностей.
— Я пригласила косметолога, посмотрим, что можно сделать.
— Он пришьет мне руку?
— Нет, вы же понимаете…
Он снова перебил ее:
— Тогда зачем мне косметолог?
— Лицо.
— Не смешите.
— Я сказала, и он придет, — она повысила голос.
— Понял, я потерплю и его. Ответьте мне на один вопрос: почему у вас появились слезы в глазах при упоминании о ромашковом поле?
— Вспомнились не самые лучшие моменты.
— Значит, это вовсе не райское место?
— Райское, смотря с кем туда попадаешь.
— Есть идея.
— Какая?
— Представим, что мы там вместе — Вы и я.
— Зачем?
— Мне нужна психотерапия, чтобы научиться жить дальше. А ведь все благодаря Вам. Кто Вас просил меня спасать?! — он почти кричал.
— Вас доставили живым, и наш долг был сохранить эту жизнь. Понятно?! — она тоже повысила голос, а он, как ни странно, успокоился.
— Вот, теперь вы мне обязаны. Мы будем говорить с Вами. Нет, не с психотерапевтом, а с Вами.
— Хорошо, — она сама удивилась, насколько легко согласилась с таким предложением. Но его глаза не давали покоя. И то внимание, и еще непонятное, что исходило от него. Она согласилась. Ведь она врач и должна помочь ему встать на ноги.
— Я должна поговорить с Вашими родственниками.
— Зачем?
— Объяснить все.
— Мой сосед уже объяснил, что переосвидетельствование по инвалидности я буду проходить каждый год. Как будто рука за год сможет вырасти. Что жена скорей всего уйдет, а я сопьюсь.
— Оптимист.
— Реалист, правда, брюзга, и храпит жутко.
— Владимир Сергеевич, мне пора на планерку. Пусть ваша жена найдет меня, когда подойдет.
— Она не подойдет, приходит дочь. И уходит, еду приносит, жидкую, как вы просили.
— А жена?
— Работает, кто-то должен работать, теперь не я, — он опять посмотрел на нее с укором.
— Я дежурю завтра, пусть подойдет в любое время. Вот мы с Вами завтра и проведем вместе вечер.
— Как ваш муж смотрит на ваши дежурства?
— Никак, у меня нет мужа.
— А ромашковое поле — воспоминание из прошлого?
— Да. Я тогда занималась самообманом.
День выдался тяжелый, она видела Владимира только на обходе и когда делала перевязку. Слава Богу, обошлось без нагноений. Швы чистые, скоро снимать.
В обед позвонила маме, спросила, как сын, обещала приехать в выходные. Сына не застала, но ничего, перезвонит вечером.
Уходя с работы, заглянула в пятую палату. Там с Владимиром была девочка лет двенадцати, почти ровесница ее сына. Она наливала в чашку бульон.