Если живет Надежда
Шрифт:
Надя попрощалась с больными и ушла.
========== Часть 3 ==========
Галкин заболел — слег с гриппом. Пришлось дежурить вместо него. Надя расстроилась: она хотела к сыну, просто очень хотела, всю неделю ждала вожделенной субботы и вот теперь дежурит.
Вчера пыталась дозвониться Владу, может быть, он заберет Илью у ее мамы и привезет в город. Но у него оказались свои планы, в которые их общий сын не укладывался. Теперь еще неделю придется ждать.
Иногда ее посещала мысль забрать ребенка и… оставить наедине с самим собой. У мамы он присмотрен и накормлен,
Поговорила с Илюшкой по телефону, дала ценные указания маме. Потом вскипятила чайник и только собралась почаевничать, как в двери ординаторской постучали.
Наконец-то пришла она, жена Громова.
— Вы просили меня зайти.
— Да, просила.
— Я работала всю неделю, не могла, вот сегодня пришла, и так удачно, Вы тут. У меня к Вам дело.
— Слушаю.
— Когда Вы собираетесь выписывать Володю?
— К концу следующей недели. Мы снимем швы, культя заживает без осложнений, по моей части тоже все идет как положено.
— Но он не ходит.
— Да. Гипс снимут через три недели. Костыль он держать не может, нечем, Вам придется нелегко. Пока нужно делать массаж, поддерживать в тонусе мышцы. Дом лечит, это привычная обстановка, родные люди рядом, уход.
— Вы не понимаете.
— Что?
— Я не готова. Я слабая женщина, я не могу ухаживать за ним. Его мыть надо.
— Пойдемте к нему, я покажу, как это делается. Я научу Вас.
— Нет.
Она была испугана и просто убита. Надя не понимала. Это была та самая женщина, которая рыдала у нее в кабинете и просила сделать все возможное, чтобы он жил. Сделали. Теперь ее очередь сделать все возможное, чтобы он встал.
— Вы не готовы ухаживать за мужем?
— Нет. Вы осуждаете меня, я вижу. Но я не могу, он крупный мужчина, а я слабая женщина. И потом, как мы теперь будем жить? Он не ходит, у него нет руки. Я даже прикоснуться к нему боюсь, а Вы говорите — ухаживать. У него лицо все изуродовано. Он был другим!
— Был. Но так случилось. Ваша задача поддержать его, Вы вообще представляете, насколько ему сейчас тяжело?
— А мне? Вы представляете, насколько тяжело мне? Он инвалид! И что я должна с этим делать?
— Привыкать и жить дальше. Вы любили его не за две руки и красивую внешность, наверно было что-то еще?
— Было. Но теперь… Я не знаю, я не могу. Он инвалид на всю жизнь. Как я могу тянуть все на себе?
— Я поговорю с нашим психологом, может быть, он поработает с Вами обоими.
— Вова не согласится. У него характер.
— Он уже согласился. Послушайте, вот говорите все о себе и о себе, но поймите, что вашему мужу в десятки раз хуже, чем вам. Вы его надежда, Вы его якорь в жизни. Через какое-то время можно будет говорить о протезировании. Есть биопротезы, да, это дорого, но ведь возможно. Владимир Сергеевич производит впечатление сильного человека, вместе вы справитесь.
— Вам самой не смешно?
— Нет, он адаптируется, он сможет сам себя обслуживать.
— И все? В слова сам себя обслуживать вы вкладываете полноценную жизнь?
— Я понимаю, вы напуганы.
— Нет, вы не понимаете. Я не думала, что так будет. Иногда мне кажется, что если бы он умер…
— Что вы несете такое?! Его умственные способности не пострадали. Он замечательный, сильный человек. Да как Вы можете?! Как?! — Надя еле сдержала себя, чтобы не наговорить лишнего. А женщина рыдала на диване и заламывала руки.
Надя поставила перед ней коробку с одноразовыми салфетками. Ей стало страшно. Очень - очень тревожно за своего пациента. Не заслужил он такого отношения. Но и осуждать эту женщину она не могла. Действительно, вся ее прошлая счастливая жизнь, которая теперь, оглядываясь назад, представляется именно счастливой, закончилась. И те неурядицы, которые раньше казались проблемами, тоже закончились. А впереди — очень сложный путь. И она не готова ступить на него. Она хочет жить. Не быть рабой больного человека, а просто хочет жить как раньше. Она еще достаточно молода и может выбирать: жить с ним или без его. А как же совесть? С совестью можно договориться и найти себе оправдание. Было бы желание. Можно все.
Мысли опять унеслись к Владу. Он же умел договариваться со своей совестью. Если она у него была, конечно. Сколько женщин он сменил после нее. Двух? Трех? Надя не считала. Ей хватило его одного предательства. Хотя почему она тогда считала, что поступать так с женщинами, которые были до нее, он мог. И она оправдывала его в своих мыслях, а после нее — уже не может. Везде двойные стандарты: как легко осуждать других и оправдывать себя.
Вот она больше никого и не осуждала. Жила и жила. Скучала по сыну и жила дальше. Сменялись пациенты, дни работы и отдыха. Вот и вся жизнь. Ее думы прервал голос Громовой:
— Доктор, а секс?
— Я думаю, что там проблем не будет.
— Как же? Он же без руки?
Надя впала в ступор. Секс с наличием или отсутствием руки — одной руки — у нее никак не ассоциировался.
— Вы приспособитесь. Я не думаю, что именно рука является ведущей в сексе.
— Вы просто не понимаете… — совершенно обреченно ответила Громова. — А машина восстановлению не подлежит, представляете?
— Да, догадываюсь.
— А если бы она была с левым рулем, он бы не пострадал?
— Пострадал, но меньше. Откуда я знаю? Я знаю, что машину разрезали, чтобы достать его. Я не разбираюсь в машинах, все больше в людях.
— Вы о душе?
— Нет, об анатомии.
— Я в суд подала, требую компенсацию. И на лечение.
— Это Ваше право. Если понадобится, я напишу заключение.
— Не выписывайте его. Подержите у себя, я подумаю, может, приду в себя и тогда смогу его забрать. Ему у вас лучше. А у меня дела. Суд, разборки, работа. Подержите?
— Да. Только не ради вас, а ради него.