Эсминцы против линкоров
Шрифт:
Как помнил Александр, на Черном море катера волнового управления (КВУ) пытались пару раз за всю войну применять в качестве брандеров, но единично и неудачно. А на Балтике и вовсе не применяли. Конечно, сыграло роль то обстоятельство, что против Краснознаменного Балтийского флота немцы в тот раз так и не решились действовать своими главными надводными силами. Линкоры на штурм советских баз они не посылали, вполне удовлетворившись тем, что загнали русские корабли многочисленными минными постановками в Маркизову лужу. А слабость авиационной поддержки и господство люфтваффе в воздухе делали невозможным управление с очень уязвимых «летающих лодок» за пределами баз. Но, на этот раз противостояние флотов на Балтике складывалось по-другому. Преимущество немцев в воздухе не было подавляющим. И радиоуправляемые торпедные катера вполне можно было попытаться задействовать против того же «Тирпица». Вот Александр Лебедев
Закончил Саша свой рассказ так:
— Да и сам профессор Шорин сейчас еще жив. В тот раз он осенью умер в эвакуации. Но теперь, похоже, ехать ему туда необходимости не будет. Потому надо срочно задействовать его наработки, привлечь к работе. Пусть модернизирует свою систему телеуправления. Умнейший же мужик и земляк наш! Ведь это он стоял у истоков основания ленинградского ЦНИИ «Гранит». Только тогда, то есть сейчас, насколько я помню, это называется секретный НИИ-10. А еще Шорин организовал, по-моему, в тридцать девятом году, Институт автоматики и телемеханики, который занимался, фактически, технической кибернетикой. Очень важное научное направление на перспективу! Так что обязательно надо поддержать Александра Федоровича морально и материально, дать все возможности для работы. А главное, если использовать для атаки против немецких кораблей эти радиоуправляемые катера, то краснофлотцы не погибнут!
Отец выслушал сына внимательно и кивнул:
— Ты прав, есть у нас такие катера без экипажей. Стоят в Таллине, в Ораниенбауме и в Кронштадте. Вот только аппаратура этого Шорина на них ненадежная, отсыревает она. А когда катер на глиссаде идет, то от постоянных ударов о волны соединения электрические расходятся. Да и не слишком хорошо наши командиры использовать их умеют. Боятся даже. Особенно после того, как были аварии с этими катерами. В последний раз, когда учения мы проводили, из двенадцати катеров только восемь слушались команд оператора с самолета. Два просто заклинили рулями и выписывали циркуляции до тех пор, пока топливо не закончилось, а еще два катера друг в друга врезались и взорвались. Но, идея твоя неплохая. И я тебе, Сашка, даже больше скажу. Возьми-ка ты тогда весь этот дивизион под свое командование, да доведи эти катера до ума. Мне кажется, что вот ты как раз и сможешь лучше всех сейчас подобным соединением управлять. Или я не прав?
— Ну, смогу, наверное, — неуверенно пробормотал Александр.
— Тогда, если не возражаешь, я завтра же протолкну это решение на военном совете штаба флота. Думаю, что, учитывая твой опыт успешной катерной атаки возле Хельсинки, никто возражать не станет. Наоборот, навстречу пойдут и Пантелеев, и сам Трибуц. А то они уже и не знают, что делать с этими катерами. Представь себе, что грамотных командиров на всем флоте нет сейчас для их эксплуатации. Тех, кто изначально руководил этим дивизионом и занимался его техническим обслуживанием, расстреляли в тридцать седьмом. А для того, кого назначили потом на эти должности, слишком сложная и капризная техника оказалась. Вот и простаивали у нас в последнее время все такие катера. Хотели уже издать приказ о демонтаже этого самого управляющего радиооборудования, чтобы начать переделывать их в обычные, — сказал отец.
Пока они разговаривали, дошли уже почти до другого конца Невского, пересекли перекресток с Литейным и вскоре вошли в двор-колодец, где на втором этаже размещалась коммуналка, в которой теперь проживала их семья.
Глава 23
Отец и сын прошли в старый дом постройки середины девятнадцатого века сквозь темную парадную, пропахшую смачным букетом запахов человеческой жизнедеятельности. Лестница оказалась узкой, когда-то, до революции и уплотнения, такими в доходных домах пользовалась прислуга, приносящая господам продукты с рынка и прочую снедь. Евгений Андреевич открыл ключом дверь, и они очутились в длинном коридоре с множеством дверей, в котором горела единственная тусклая электрическая лампочка. Время было ночное, все жильцы, наверное, спали, потому стояла относительная тишина. Лишь из-за некоторых дверей слышался храп да скрипы кроватных пружин. Лебедев-старший отпер еще одну дверь, и отец с сыном переступили порог нового семейного жилища. Посередине комнаты под простой лампочкой, висящей на проводе без всякого абажура, их ждал стол, накрытый белой скатертью и аккуратно сервированный, заставленный разными угощениями, а обе женщины, встречающие их, сразу раскрыли навстречу объятия и расцвели улыбками. Видимо, отец предупредил женщин, что сегодня Саша пожалует, вот и подготовились они к встрече мужа и сына, приготовили угощение. Расцеловав маму и жену, Александр осматривался в новом семейном гнезде.
Нового жилья в молодой стране победившей диктатуры пролетариата строили мало. А по причине продолжающейся индустриализации народного хозяйства все крупные города оказались перенаселены теми сельчанами, которые, не вписавшись в коллективизацию, массово устремились на заработки. Крестьяне, понаехавшие из деревень, быстро превращались в рабочих, а самые талантливые — и в инженеров. Этот процесс шел непрерывно, начавшись вскоре после окончания гражданской и продолжаясь до самой войны с Германией. Приезжие трудовые люди, абитуриенты и учащиеся ВУЗов, наводнили все жилищные площади советских городов, ютясь не только в коммунальных квартирах и общежитиях по несколько человек в одной комнате, но занимая даже коридоры и свободные углы на кухнях квартир. Причем, работники жилищных контор часто подселяли приезжих к уже проживающим семьям, не спрашивая их согласия. Это и называлось «уплотнением».
Когда в годы гражданской войны городские советы впервые начали применять подобные методы подселения жильцов, идеологи революционных преобразований обосновывали новое явление тем, что настала пора искоренить социальную несправедливость, уравняв положение буржуев и мещан с положением простых тружеников. Под давлением революционной общественности, вооруженной не только красивыми лозунгами о равенстве и братстве всех людей, но и «Маузерами» или «Наганами», богатым городским обитателям повсеместно приходилось пускать к себе в квартиры для постоянного проживания тех жильцов, которых городские советы им навязывали. Идея «уплотнения» быстро прижилась в массах, потому что она отражала идеологический посыл в социалистическом обществе именно на общую собственность и на желательное упразднение собственности индивидуальной.
Во время культурной революции конца двадцатых многие советские архитекторы даже закладывали в проекты новых домов квартиры-общежития с общественными уборными, кухнями и ванными. Но, быстро выяснилось, что коммуналки не вырабатывали у жильцов привычек к взаимному уважению и формированию коллективного социалистического сознания, а наоборот, в большинстве случаев, порождали конфликты между людьми. Что особенно наглядно проявилось во время репрессий тридцатых, когда коммунальные соседи массово доносили друг на друга ради надежды заполучить лишнюю комнату, если соседа арестуют. А конфликты на общественных кухнях не только по причинам пьянства и дебошей отдельных личностей, но и из-за какого-нибудь нечищеного примуса, несоблюдения графика мытья пола или немытой посуды, оставленной в раковине, иногда разгорались так сильно, что приводили к убийствам.
К началу сороковых жилищная проблема все так же остро стояла перед руководством страны. Даже в столичной Москве коммуналок развелось великое множество. И Ленинград, разумеется, не был исключением. Кризис с жильем в городе привел к тому, что даже статус руководящего работника совсем не гарантировал быстрого получения отдельной квартиры. В очередях на улучшение жилищных условий люди ожидали годами. А что-то требовать вне очереди для себя любимого считалось не соответствующим негласному кодексу строителя коммунизма и публично осуждалось. Ведь, как доносили слухи, даже сам товарищ Сталин не имел собственного жилья, а проживал в своем рабочем кабинете, где решал проблемы народа с раннего утра и до глубокой ночи, прохаживаясь по кабинету в поношенных сапогах, куря трубку и кутаясь в простую солдатскую шинель, наброшенную поверх скромного френча. Народная молва сообщала, что никакого другого личного имущества отец народов СССР иметь себе не позволял, потому что жил заботами о стране, а не о себе.
Простые советские люди верили красивой легенде о небывалой скромности вождя. Они героически терпели все невзгоды, годами ютясь в крошечных коморках по пять-шесть человек разного возраста и пола. В таких условиях невозможно было не то что выстраивать личную жизнь, но и даже посещать вовремя туалет. Потому что всегда имелись желающие его занять. И далеко не все из жильцов коммуналок думали о других. Мало кто рефлексировал, мучаясь совестью, что использует слишком долго единственный унитаз в огромной квартире. А кое-кто, сидя на нем, умудрялся еще и читать газеты, чтобы, прочитав новости, тут же подтереться ими по причине отсутствия туалетной бумаги. В двадцатых годах унитазы в СССР изготавливали из бетона, а первые фаянсовые унитазы с чугунным сливным бачком на высокой трубе начали массово производить только с 1929-го года. Конечно же, постоянные проблемы вокруг туалета порождали не меньше бытовых конфликтов, чем наличие общей кухни или общей ванной комнаты, если таковая имелась. А были коммуналки и вовсе без ванн, жильцы которых имели возможность помыться лишь в общественной бане. Отчего много народу ходило чумазыми и неухоженными.