Эссе: стилистический портрет
Шрифт:
Очень хорошо, оставим вашего папу в стороне. А полицейского?
Какой полицейский? О чем вы трещите?
Не помню. О чем мы говорим, сеньор ведущий?
О пользе комбикормов для беременных баранов. Вы, сеньор, были «за», а вы, сеньора, - «против».
Против чего я была?
Вы были против всего того, что я говорю, имея на то основания или нет, потому что вы не знаете, больше того, не имеете ни малейшего представления о том, как вести себя в ходе дебатов.
Я знаю, как вести себя, когда излагаются идеи или мнения, имеющие хоть какой- то смысл. Но когда я слышу, как вот сейчас, что комбикорм приводит к вздутию брюха у беременного барана и поэтому
Я не позволю, чтобы надо мной хоть кто-то смеялся - ни вы и никто другой.
Сначала извел, а теперь смеется, ха-ха-ха!
Еще бы: известно ведь, что изводит тот, кто изводит последним.
Договорились.
(«Камбио-16». 1988. № 9)
Текст 6. ПЛАСТМАССОВЫЕ МАЛЬЧИКИ [187] ВИКТОР ЛОШАК
Первенцы эпохи интернета выросли и к сорока объявили миру: мы «забили» на все и хотим лишь одного - получать «штуку баксов» и развлекаться.
187
Известия. 15 февраля 2005.
Во время событий в Югославии мой коллега послал журналиста в Белград. В первый день корреспондент ничего не передал, во второй - то же самое, на третий из Москвы ему стали звонить: «Где репортаж?» «Так здесь же ничего не происходит», - удивленно отвечал репортер. И действительно в его компьютере ничего не происходило, а других способов общения с жизнью он просто не знал.
Журналистика вся на виду. Во все времена ей есть кем гордиться: наш небосклон никогда не бывает без звезд. Читатель верит им и платит деньги не только за то, чтобы быть в курсе событий, но и за общение с любимыми авторами. Но совсем не обязательно знать журналистику изнутри, чтобы видеть, как много паразитов слетелось на этот мед пусть маленькой, но общественной известности. В журналистике, видимо, образовались какие-то пустоты, которые и заполнили пластмассовые мальчики и девочки.
Я совсем не за то, чтобы журналист обязательно проходил горьковские университеты, но какое-то минимальное знание жизни людям, рассказывающим о ней другим, необходимо? Когда к тебе приходит журналистка и спрашивает: «Какие вопросы я вам должна задать?» или: «Расскажите что-нибудь о себе», то краснею я, а не она. Что-то размыло для них фундамент профессии - любопытство к жизни. Хорошо, что они такие занятые собой, благополучные, но, когда самое сильное в судьбе впечатление - фильм «Челюсти» и попойка в девятом классе, трудно требовать от таких «мастеров пера» ярких слов и сильных чувств. Читателю не передаются заключенная между слов и строк энергия, обаяние мысли, трепет - их просто нет, да и взяться неоткуда. Пластмасса ведь не горит, она лишь плавится и при этом коптит.
Копоть возникает на месте сенсаций, острых мыслей, репортажей, где жизнь во всей ее прелести и горечи можно, кажется, попробовать на вкус. Вместо этого пафос на месте смелости; шутки ниже пояса на месте чувства юмора, бесконечное «я» как рецидив полного отсутствия интереса к непластмассовому миру, к жизни за границей собственных капризов.
Кроме таланта у журналистики нет секретов. Как говорил замечательный репортер и учитель целого поколения известинских репортеров Андрей Иллеш, заметка бывает хорошая или плохая - вот и весь секрет.
Может быть, есть биологическая загадка лишь в том, почему «пластмассовые
Недавно Владимир Познер закончил свою программу «Времена» чтением довольно длинной статьи из «Интернешнл геральд трибюн». Я же подумал, что редкая российская газета или журнал такой текст о противоречивом и простом человеке, приютившем во время войны девочку, напечатал бы. Маятник нашей журналистики очень сильно качнулся от литературного, несвободного письма советской эпохи к текстам, холодно безразличным по принципу: «Меня послали - я написал».
Конечно, авторы таких текстов, эти «пластмассовые мальчики и девочки» на виду потому, что им кто-то платит. За что? Что такого прекрасного они продают на рынке, кочуя из издания в издание? За что им всегда гарантирована «штука баксов», а то и не одна? Наверное, не будь такого ажиотажа на рынке информации, не появись вместе с профессиональными издателями такие же пластмассовые миллионеры, чьи капиталы сформировались куда раньше вкусов, а чувство прекрасного остановилось на каталоге готовой одежды от Джорджи Армани, наша журналистика могла бы взрослеть немножко по-другому.
Считается достаточным, что владелец рискует деньгами. Судьбы журналистов, престиж марки - все это не в счет. Но послушайте, почему покупка Малого театра или Третьяковки с дальнейшим закрытием наскучившей игрушки - это абсурд, а использование таким вот образом не мене важного для культуры и истории Отечества журнального или газетного бренда - это нормально. Кто-то вспомнит историю «Общей газеты»: купили, несколько месяцев поиграли и прихлопнули. Совсем недавно некий богатый молодой человек решил побаловать себя изданием российского «Ньюйоркера». Финансовая перспектива такого проекта на нашей почве была очевидна, но «Новый очевидец» появился, талантливые авторы были собраны, выпуск налажен. Через несколько месяцев такое развлечение молодому человеку надоело - журнал в момент прикрыли.
Хотел бы быть понятым: написанное - не оценка противостояния поколений в журналистике. Болезненная эволюция и полезна, и неизбежна. Молодежь всегда актуальней, кожей чувствует новое время и новые парадоксы. Но у журналистики, как и у любой профессии, должен же быть внутрицеховой иммунитет. Хотя бы для того, чтобы всех не судили по «пластмассовым мальчикам».
Текст 7 УЧЕНЫЕ-РАЗБОЙНИКИ [188] СЕРГЕЙ ЛЕСКОВ
188
Известия. 21 августа 2006.
Сообщения о том, что ученые занимаются криминальной деятельностью, нарастают с пугающей скоростью. Доктора наук вплоть до академиков продают секреты иностранцам, врачи торгуют органами, гуманитарии обкрадывают музеи, преподаватели берут взятки. Пусть некоторые обвинения кажутся высосанными из пальца, общая картина не меняется. Русская интеллигенция, которая была носительницей высшей духовности, все ближе смыкается с преступным миром. Кличка «Доцент» из советской киноклассики уже не кажется пародийной.