Есть!
Шрифт:
в которой будут приготовлены и съедены все блюда
Ресторан держат четыре брата. Толстые, словно баки в советских столовых. У «баков» по чистой случайности выросли ноги, и они производят столько шума, что лично я никогда не решилась бы завтракать, обедать и ужинать в их ресторане, если бы не одно «но». Это «но» звучит так: здесь восхитительная кухня!
Я пытаюсь представить себе женщину, произведшую на свет этих четырех небритых пупсов с явной алкогольной зависимостью. Должно быть, женщина ими очень гордится – а, вот же она! Выглядывает
Маммаполна до краев силой жизни и собственной правоты. Она в клетчатом фартуке и черной кофте с дерзким декольте. Она поднимает над головой ополовиненную бутыль с вином и кричит:– Альфонсо!
…Я переношусь на тридцать лет назад и вижу кудрявого карапуза, с виноватой мордочкой застывшего над кастрюлями. В одной кастрюле надо крутить ложкой, чтобы ризотто не пригорело, впитывая бульон. В другой кастрюльке готовится панакотта – карапузу строго наказано ложкой рисовать на дне восьмерки, причем делать это следует медленно, чтобы желатин растворился, а сливки – пер ин номе ди Дио! – не начали вдруг кипеть.
Карапузу плевать и на ризотто, и на панакотту – ему хочется с друзьями попинать мяч у старой церкви, но сегодня мать оставила кухню на сыновей. Она все время говорит, что разрывается на части, что живет на износ, что сил у нее осталось только дойти до могилы, – и делает при этом такой страшный вжик ладонью под горло, что у карапуза Альфонсо холодеет в животе.
Отец умер, когда младшему, Джанлуке, исполнилось три месяца, санта Аннунциата… В одиночку тянуть четырех пацанов и старую тратторию в Местре – мамма миа, вы считаете, что это вамтяжело приходится?
Аннунциата готовит целыми днями, чтобы в траттории был народ, чтобы были деньги, и ей нужны помощники: Альфонсо колдует над ризотто, Марио лепит равиоли, даже маленький Джанлука помогает – таскает тарелки из зала на кухню. Массимо получил длинный фартук официанта, он работает по-настоящему, как взрослый.
Альфонсо мечтает… Кухню заполняет едкий чад сгоревшего риса, а сливки возмущенно кипят…– Альфонсо! – кричит разгневанная Аннунциата, открывая дверь на кухню. Карапуз поднимает на нее черные, полные горьких слез глаза…
…Синьора Аннунциата сует бутылку под нос взрослому сыну и потом устало лепит ему ладонью по затылку. Что с него взять? Обуза, но любимая. Аннунциата ловит мой любопытный взгляд и тут же отзывается гордой улыбкой. Четверо сыновей – и все такие толстяшки!
– Сколько нам еще здесь сидеть? – некстати спрашивает Геня и рвет в мелкие клочья бумажную салфетку с красно-бело-зеленым триколором.
Геня так долго была телезвездой на канале «Есть!» и главной героиней нашей истории, что совсем не чувствует – насколько не к месту она все делает. Мне так нравилось придумывать детство Альфонсо, а вместо этого надо возвращаться в реальность, увенчанную пыльной муранской люстрой, и думать, куда все пропали и почему так и не состоялась обещанная дуэль.
Мы живем в отеле «Альберта» четыре дня. Мы –
Телефоны П.Н., Аллочки, Юрика, моей верной дуры Иран и прочих болельщиков состязания (назначенного на позавчера!) по-прежнему находятся вне зоны обслуживания. В Россию мы дозвониться не можем и, что случилось, не понимаем. Разумеется, я объявила Гене временное перемирие, и она не нашла доводов против. В роли белого флага у нас выступила скатерть из ресторана братьев Кальцоне – время раскрыть инкогнито наших любимых толстяков.
Джанлука явно симпатизирует Гене. Что же касается меня, то я, подобно яблоку Эриды, стала причиной раздора Альфонсо и Марио. Кроме того, ко мне по вечерам заглядывает шустрый Луиджи, и я с трудом представляю, как буду разбираться со всем этим малинником, когда придет пора выложить козырную карту.
Собственно говоря, выкладывать эту карту я собиралась в день дуэли, чтобы окончательно вывести из себя Евгению Ермолаеву и убрать ее наконец с дороги, как убирают поваленную сосну. Но поскольку день дуэли все переносится и переносится, то пришлось упрятать моего туза в Венеции – в отельчике близ палаццо Пападополи. Я завидую тузику от всей души: с утра до вечера он бродит по Венеции, пока мы с Геней безвылазно торчим в отеле «Альберта», покидая его только ради трапез в ресторане толстяков. Таков уговор – мы сидим и ждем распоряжений! Однажды нам обязательно позвонят… Я уверена, что через несколько часов раздастся звонок и П.Н. закричит, почему мы до сих пор не в Виченце?!
А может быть, позвонит холодная рыба Аллочка и будет цедить слова одно за другим? С нетерпением я жду звонка от моей верной Иран. Но нам никто не звонит. Совсем.
Родные российские номера телеканала «Есть!» молчат – точнее, в ответ раздаются такие протяжные гудки, будто в трубке воет выдрессированный для этой цели волк.
То, что происходит с нами, все больше напоминает роман, автор которого утратил даже собственный интерес к сочинению и потому не может его закончить. Будто выдохшийся (или – как вариант – особо одаренный) любовник, он снова и снова подводит сюжет к финалу, но всякий раз оставляет заключительную главу неоконченной.
А мне, Еке Парусинской, очень важен финал: я потратила столько сил и слов, чтобы разговаривать с читателем на правах главной героини, – и вдруг у меня отбирают честно заслуженные лавры! Или, того хуже, бросают эти лавры в суп.
Совсем честно, я и сама теперь не верю, что все случившееся с нами происходило на самом деле. А что, если ничего этого не было? Не было долгих лет учебы, рабства на кухнях лучших ресторанов, не было моих прекрасных – практически рейдерских! – подвигов по захвату телеканала «Есть!».