Естественное убийство – 3. Виноватые
Шрифт:
Так ясны эти звуки среди ночной тиши, что мне кажется, будто я иду вместе с ним, хотя до него – я знаю наверное – более целой версты. Но вот он завернул куда-то вбок, в мощёный переулок, или, может быть, присел на скамейку: шаги его смолкли. Тишина. Мрак.
Северный замолчал. Положил в пепельницу истлевший до фильтра окурок. И прикурил новую сигарету.
– Да… Это прекрасно! – только и произнесла Алёна Дмитриевна.
– Вы прослушали отрывок из повести Александра Ивановича Куприна «Листригоны». Цитировалось по изданию Государственного издательства художественной литературы. Москва, 1958 год, – чуть ёрническим тоном сказал он. И тут же стал серьёзен. – Я обязательно привезу тебя сюда в феврале. Обычно я приезжаю сюда именно зимой. И именно за этим – за тишиной. Но я надеюсь, что и сейчас здесь будет прекрасно. Несмотря на многолюдную суматошность. – И он снова изменил тон на несколько шутовской: – Хотя, кажется, ты именно этого и хотела – проверки на «многолюдность» совместного проживания.
– Я похожа на декадентскую девицу? – Северный с удивлением посмотрел на возлюбленную. Она замялась, прикурила и глубоко затянулась. Выдохнув дым, немного помолчала. – Мне кажется, не я одна прячу свою восторженность и глупую способность глубоко эмоционально переживать всякую чепуху под маской циничного непробиваемого броненосца. – Алёна усмехнулась и, чувствуя, что ещё чуть-чуть – и они с Севой, разогретые ночными балаклавскими небесами в обрамлении классики, кинутся друг другу в объятия и начнут нести ту самую – восторженную – чушь, сменила тему: – Наверняка она совсем не такая милая, как ты рассказывал, эта твоя хозяйка гостевого заведения Маргарита Павловна. Уверена, что она коротконогая, коренастая и суетится, суетится, суетится… Три раза об одном и том же переспрашивает!
– Ох, Алёнушка, радость моя, – Всеволод Алексеевич моментально принял её тон и, стряхнув с себя слишком близко подкативший пафос, усадил Соловецкую к себе на колени и улыбнулся. – Я и забыл, что ты женщина. Капризная, красивая женщина. И где-то даже декадентская девица. Ну разумеется, Маргарита Павловна обычно излишне суетится. Как ты догадалась, ни разу её не увидев? Сегодня она подойдёт к нам за завтраком или за обедом – в общем, когда будет на минутку свободна от забот – и трижды уточнит, удобно ли нам, хорошо ли нам, всем ли мы довольны. Но это проистекает вовсе не из-за назойливости, а из искреннего желания угодить. Так что будь хорошей девочкой: трижды же по три раза заверь её, что всё великолепно. Ничто не даётся нам…
– …так дёшево и не ценится так дорого, как вежливость! Права Бензопила – ты ходячий цитатник!.. И не ты один читал Сервантеса! И Куприна, к слову, тоже. Чем сегодня будем заниматься?
– Чем ты только захочешь! Можем весь день в номере проваляться. И даже завтрак сюда заказать.
– Не-е-ет! – Алёна вскочила и заходила взад-вперёд по террасе. – Сегодня я хочу сидеть во всех подряд ресторанчиках, бродить по этой крошечной набережной, сидеть на скамейках, кормить бездомных псов докторской колбасой до отвала, влезть на Генуэзскую крепость и, возможно, поехать в Севастополь или даже Ялту!
– Давай Севастополь и тем более «даже Ялту» отложим на завтра. Сидеть во всех подряд ресторанчиках и бродить по крошечной набережной, а также скамейки, докторская колбаса и крепость – на сегодня этого более чем достаточно, учитывая, что ты так же легко впадаешь в безвременное созерцание, как и в восторженную эйфорию. Мы здесь пробудем долго. Всё успеем. И, к слову, до семи утра ещё есть время на то, чтобы мы успели хотя бы кое-что. Потому что ровно в семь утра раздастся звонок кухарки Фёдоровны. А если я не отвечу, она припрётся лично и будет колошматить в двери, пока я не открою. И лучше ни мне, ни тебе с ней не спорить. На первый раз. Постарайся её обаять – и ты поймёшь, что твои вкусовые рецепторы сорок лет не жили, а прозябали!
Саму Маргариту Павловну они увидели уже вечером. Она познакомилась с Алёной, про себя порадовавшись за своего любимого постояльца. Трижды извинилась, что лично не встретила Северного и госпожу Соловецкую ночью. Что утром уехала ещё затемно на такси, забравшем её от аптеки на площади – не будить же постояльцев шумом двигателя. Что весь день провела в Севастополе и не проявила должного внимания и так далее, и так далее, и так далее. Просила прощения за то, что сейчас тут так много людей, потому что Всеволод Алексеевич привык к иному сервису, но, увы, сезон и – ах, да! – завтра у неё юбилей и она будет счастлива видеть господина Северного вместе с его очаровательной спутницей на своём скромном семейном торжестве. Кухарка Фёдоровна от Алёны Дмитриевны пришла в восторг, потому что та не побрезговала опрокинуть с ней рюмочку в подсобке кухни, в результате чего с ужасом обозревала огромное количество тарелок с «комплиментами от шеф-повара», не представляя, как с таким количеством еды может справиться один человек, не объевшись до разрыва желудка.
Придя к выводу, что в этом гостевом доме действительно всё чудесно до умопомрачения (а может, сказались перемена обстановки, свидание с давным-давно не виденной Балаклавой, весьма эйфоричное метание по кабачкам, которые она помнила совсем другими, и благостное зависание над морем среди камней генуэзской крепости), Алёна Дмитриевна пришла в прекрасное расположение духа, любила всё человечество и всё человеческое. И даже не без энтузиазма ковыряла вилкой то в одной, то в другой тарелке. Было около полуночи, и в ресторане гостиницы почти никого не было.
– Не, ну ты посмотри! – раздался чей-то недовольный голос над самым Алёниным ухом. – Ты посмотри, сколько раз я эту заразу просила сделать мне салат из мидий с розовыми помидорами, так у неё то мидии несвежие, то помидоры не слишком розовые, а тут – сразу нашлось! Ты, Фёдоровна, редкая дрянь!
Алёна с трудом – столько съедено! – обернулась и увидела пожилую даму в парео с не соответствующим возрасту и курортному антуражу макияже, в ядовито-бирюзовой шляпе из синтетической соломки, с огромными полями, совершенно неуместной ночью в ресторане.
– Здравствуйте! – встал Северный. – Всеволод Алексеевич. И моя невеста – Алёна Дмитриевна. Вы, я так полагаю, Светлана Павловна?
– А-а-а! Это вы – любимчик нашей Марго-Риты? – чуть смягчился взгляд перекрашенной морщинистой дамы и даже стал, ёлки-палки, кокетливым! – Вы же всегда вроде как в гордом одиночестве являлись и зимой? А теперь по вашей милости я вынуждена довольствоваться коттеджем с камином. И этот проклятый бамбук всю ночь спать не даёт! Сегодня был кошмарный ураганный ветер!
– Всего лишь лёгкий бриз, – томно прошептала Алёна Дмитриевна, опасаясь икнуть. – Ик! Простите… Кстати, Светлана Павловна, – продолжила она измождённо-трагически (и, признаться честно, нарочито-театрально), – если вы жаждете мидий с помидорами – они ваши! Я только чуть пригубила. Фёдоровна мне уже пятую порцию делает. Я их так вожделела, но больше уже не могу… У нас, женщин, всегда так, не правда ли, Светлана Павловна? Всегда жаждем большего, не задумываясь над тем, по сивке ли бурка?
Старшая сестра владелицы осуждающе сжала губы, осмотрела Алёну Дмитриевну презрительно, причём в лучших сценических традициях немого кино, и, не удостоив её взглядом, кинула крутившейся неподалёку Фёдоровне: